В отделении было десять аппаратов искусственной вентиляции легких и пять «наркозников» — наркозно-дыхательных аппаратов, которые можно было использовать как для дачи наркоза, так и для вентиляции. «Наркозники» пребывали в резерве, поскольку они были менее удобными в работе, чем обычные аппараты ИВЛ.
Данилов часто вспоминал, как во время одной из утренних конференций, главный врач призвал заведующих реанимационными отделениями «в обязательном порядке обеспечивать нагрузкой» всю дыхательную аппаратуру, а то, чего доброго, простаивающие без дела аппараты могут и в другие стационары перекинуть.
Обычно Данилов пропускал изрекаемые начальством глупости мимо ушей, но это была не просто глупость, а суперглупость. Что значит «в обязательном порядке обеспечивать нагрузкой»? Подключать к аппаратам тех, кто не нуждается в искусственной вентиляции легких? Даже врач-статистик должен понимать абсурдность подобного требования. Как-то неловко вступать в дискуссию с главным врачом во время общей конференции, да и время поджимает — в отделение идти нужно. Но в свободную минуту Данилов позвонил заведующему третьим реанимационным отделением Домашевичу и поинтересовался, как тот собирается выполнять указание главного врача.
— Шеф избегает говорить прямо о скользком, — объяснил Домашевич. — Вы же ежедневно отчитываетесь о том, сколько пациентов у вас на ИВЛ? Вот и пишите по числу аппаратов, максимум — за минусом двух. Вам без разницы, а шефу приятно. Его же тоже понять можно. Департамент одной рукой дает, а другой отбирает.
Данилов махнул рукой и первый раз в жизни начал сознательно искажать статистику. В Севастополе, во время руководства станцией скорой помощи и департаментом здравоохранения ни разу ничего подобного не делал и от подчиненных требовал не «жонглировать» цифрами. А тут уступил. Чем черт не шутит — вдруг и вправду заберут несколько аппаратов? Нет уж, мы лучше цифрами пожонглируем, чем людскими жизнями.
Но вот требование главного врача о постоянном стопроцентном заполнении реанимационных отделений Данилов наотрез отказался выполнять. Главного и тут можно было понять — реанимационные койки самые дорогие, то есть за лежащего в реанимации пациента больница получает от страховой компании больше денег, чем за пациента, находящегося в обычном отделении. Но здесь в первую очередь нужно учитывать интересы самих пациентов и специфику работы реанимационных отделений.
Пациентам, находящимся в сознании, тяжело пребывать в реанимационном отделении. Здесь не только шумно и неуютно, но и страшно. Смотришь, как на соседней койке умирает человек и думаешь: «а ведь и со мной такое может случиться». Так что, как только пациент дозревает до перевода в обычное отделение, его сразу же нужно переводить. Пусть долечивается в отдельной палате с небольшим количеством соседей, пусть ночью спит, а днем смотрит телевизор, ну и вообще пусть возвращается к нормальной жизни. Это первое. И второе — новые пациенты продолжают поступать. «Скорая» привозит, из отделений переводят. Если искусственно держать все койки, включая и резервные, занятыми, то при каждом поступлении придется срочно организовывать чей-то перевод в отделение, чтобы высвободить койку для новичка. К чему осложнять себе и пациентам жизнь такими авралами? Новичку оказывают помощь прямо на каталке, потому что его некуда положить, а старожила экстренно собирают в дорогу… Нет, лучше уж делать все, как положено. Главный сказал, что его удивляет отсутствие административного мышления у человека, который руководил департаментом здравоохранения крупного города, но настаивать на своем не стал. По-разному бывало. Иногда на двадцати восьми койках тридцать пациентов лежало (приходилось со склада кровати привозить и ставить их на проходе), а иногда и четырнадцать. Нагрузка — это лотерея.
Закончив обдумывание тактики ведения тяжелых пациентов, Данилов начинал «сеансы психотерапии», так его общение с пациентами называла доктор Мальцева, и спасибо, что так, а не как-нибудь хуже.