Вот почему ее реакция меня ошеломила — она огляделась по сторонам, увидела, что пылающие костры покупательских нужд успешно погашены, и сказала Полу, что мы отойдем на пару минут. Затем взяла меня за руку и практически утащила в кладовку, которую мы называем «буфетной».
— Эми, я не желаю, чтобы об этом узнала еще хоть одна живая душа. Мне следовало бы уже все тебе рассказать, но я не хотела, чтобы ты волновалась.
Она опустилась на табуретку, а я оперлась о пустой стеллаж.
— О чем ты говоришь?
— Послушай, дорогая. Давным-давно, еще в 1989 году, я работала консультантом в абортарии. Я не стыжусь этого. Думаю, мне удалось спасти много жизней, включая и жизни детей, чьи матери не видели поначалу иного выхода.
— Ты же знаешь, что я не возражаю против абортов. Ну, или, по крайней мере, знаешь теперь… В любом случае я бы не стала тебя осуждать.
— Это действительно трудный вопрос, пусть радикалы и склонны игнорировать сложности. — Она помолчала. — Одна группа… черт, да целая банда борцов с абортами преследовала меня не переставая.
— Что, настоящие фанатики?
— Я думаю, что и фанатики сочли бы их действия слишком экстремистскими. Они фотографировали меня на улице и дома, редактировали фотографии, чтобы я выглядела уродиной, и выкладывали эти снимки в Интернете вместе с ворохом моих личных данных. Они практически призывали людей нападать на меня.
— Ужасно, наверное. Прости, что заставила тебя вспомнить.
— Это еще не все. Несколько месяцев спустя они начали пачкать мою машину экскрементами и оставлять у меня на крыльце булки, измазанные фальшивой кровью. Стали звонить по десять раз за ночь. А когда я перестала брать трубку, они принялись оставлять свои гневные речи на автоответчике. Я не ушла с работы: ты знаешь, какой я бываю упрямой. Тогда они взялись преследовать меня — в продуктовых магазинах, на заправках, повсюду. Да, я сообщала об этом в полицию, но копы ничего не смогли сделать. Мне противостояла целая разветвленная сеть, а я не сумела дать полицейским ни одного имени для судебного запрета.
— И что же ты сделала?
— Я начала бегать от них, и каждый раз, когда мне удавалось скрыться, старалась сохранять инкогнито как можно дольше. Выработала чудную привычку постоянно менять свою внешность. Выворачивала наизнанку одежду и изменяла макияж, когда меня никто не видел. Стала носить шляпы и темные очки. Я меняла даже лицо — выпячивала челюсть, втягивала щеки, слегка поднимала брови, — в общем, делала все, что приходило на ум. Я и сейчас продолжаю вести себя так же, уже по привычке.
У меня отвисла челюсть. Никогда не подумала бы, что она меняет свою внешность сознательно.
— Замечала ли ты, что у всего есть… зерно? Зачастую его стоит извлечь, а иногда лучше и не пытаться. В данном случае мое сопротивление лишь убедило этих придурков в том, что они правы. И в итоге я сдалась. Господи, я ненавидела их за это, но в девяносто четвертом, когда какая-то психопатка по имени Сальви начала отстреливать тех, кто занимался абортами, я решила, что с меня хватит. Я забрала наследство и все свои сбережения, переехала сюда и открыла магазин.
Я вскочила.
— Постой-ка! Ты хочешь сказать, что сейчас, когда прошло уже больше двадцати лет, они нашли тебя здесь?
— Месяц назад мне позвонили. Кто-то сказал «привет» и начал проклинать меня, на чем свет стоит, обещая, что я буду вечно гореть в аду за свои прегрешения.
— Но послушай, это еще не значит, что рыбу прислали именно они. Профессор и Эйб утверждают, что это связано с ними. И доводы у них, надо сказать, весьма потусторонние.
— Нет, все дело во мне. Я надеялась, что фанатики отстанут, когда я уволюсь, но, похоже, эти люди из тех, которые никогда ничего не прощают.
— Но почему рыба?
— Помнишь булочки? Хлеб и рыба. «Иисус не любит тебя», — вот что они хотят этим сказать.
— А я говорю — к черту их!
Для меня это было довольно сильное заявление. Обычно я предпочитаю выражаться максимально корректно и излучать положительные флюиды. Я опустила взгляд и увидела, что мои пальцы сжались в кулаки.
Той ночью мне не спалось. Откровения Листательницы поразили меня и заставили вскипеть мою шотландскую кровь. Уже перед самым рассветом я поняла, что заснуть мне не удастся, и решила прогуляться до магазина, чтобы выпустить пар. До открытия оставалось еще много времени, но я решила устроить засаду и захватить подозреваемых на месте преступления. Я и понятия не имела, что буду делать дальше, но это не помешало мне залить в термос горячего какао, одеться в черное и выйти из дома в туманную тьму, густую как гороховый суп.