Они возятся в моем платье, обыскивают карманы.
— Бумажник у него красный, — сиплым голосом говорит торговец: — во! Чур, делить пополам.
Мы переглядываемся с Верой, и я читаю ее мысли: «Возьмут деньги и уйдут». В этом вся надежда. Но им, кажется, мало.
— Говори, где прячешь деньги?
Большая волосатая лапа схватила и крутит волосы на моей голове. Тряпку вынули.
— Крикни только!
Перед глазами жуткая синева острой стали.
— В столе… левый ящик…
— Ключ давай!
Вера вскакивает. Одеяло скатилось. Мелькнуло розовое колено. Прыгает с кровати. Достала в туалете ключ. Подает им.
Двое ушли. Рыбный торговец не спускает глаз с обнаженных плеч Веры, и губы его кривит подлая усмешка.
Видно, на что-то решился. Медленно, с перевальцем подходит ко мне и втискивает грязную тряпку в рот…
Вера борется молча. Сорочка расстегнулась на плечах. Корявой лапой он почти рвет нежную высокую грудь.
Схватил и валит на кровать. Бьется в последней судороге сопротивления, вся обнаженная, полная нога.
А он ревет диким голосом:
— Нет, погоди! Нет, не уйдешь!
Я грызу вонючую тряпку. Напрягаю все мускулы, чтобы разорвать веревки.
Резко, переливчато зазвонил колокольчик в передней. В зале послышался топот ног. Вбежали оба, испуганные.
— Ванька, брось! Ванька, беги!
Хватают торговца, одурелого от похоти, толкают его в спину. В кухне слышен звон разбиваемых стекол.
Колокольчик перестает звонить. Все стихло.
Вера медленно поднялась и села на край кровати. Рот полуоткрыт. Не может отдышаться. На правой груди длинная царапина, сочится кровью.
Взглянула, бросилась ко мне. Старается развязать веревки. Руки дрожат, путаются. Догадалась сорвать тряпку.
— Перережь ножом!
Я свободен и держу в объятиях рыдающую Веру.
— А если те вернутся?
Проснувшийся зверь заставил смолкнуть трусливые колебания мыслящего человека. Я не боюсь, я выйду бороться один на троих.
Револьвер и коробка патронов у меня в руках. Я жажду встречи. Свалю выстрелом. Пусть корчится, стонет, обливаясь кровью. Попадись мне в руки торговец, я бы сумел отомстить. Не око за око — сторицей! Этот гнус, осмелившийся тронуть тело Веры!..
Из разбитого окна кухни я вижу чужой пустырь в полумраке звездной ночи.
Да, они еще не ушли. Стоят под кривым деревом. Должно быть, совещаются.
Я видел огонь моего выстрела. Черные фигуры метнулись в разные стороны. Большой и грузный бежит наискось к забору соседнего сада. Мои выстрелы гремят особенно внушительно. Чувствую, что попаду.
Черный вскинул руками и упал ничком. Ага, голубчик, попался!
Я хочу выскочить из окна, гнаться за другими. Вера не пускает, обвилась вокруг моего тела.
Я продолжаю стрелять. Тявкнула где-то собака и залилась лаем. За ней другая, третья. Глухая окраина города пробудилась и наполнилась звуками. В ворота загромыхали удары кулака.
— Э-эй! Отворяй!..
Полоса света из ручного фонаря запрыгала по двору. Топот ног, людской говор.
Наш одинокий домик наполнился людьми…
Наконец, мы остались опять одни. Целый день заходили чужие. Блестели пуговицы полицейского мундира.
Тайна ночи вышла на улицу и поблекли огневые краски одиночной борьбы…
А я-таки подстрелил торговца. Видел его измазанное сажей лицо и сбегавшие по нему слезы страдания…
На дворе гремит цепью новая собака. Два сторожа ходят с дубинами.
После всего пережитого нами овладевает животный покой, и тела наши нежатся в сознании безопасности.
Вера любит рассказывать и болтать о том, что случилось. Женщине не дано гордой молчаливости.
Вспоминает все подробности, жмется ко мне, когда страшно. Потом смеется, откидываясь на спину.
— Ты бегал с револьвером, такой смешной. Рубашка совсем короткая! Пришла полиция, а ты все еще не оделся.
Вера вдруг задумалась, поднялась на локте, в больших серых глазах отразилось беспокойство.
— Послушай, а кто же звонил?
Только теперь понял я, что все наше спасение было в этом звонке. Но ведь я не успел провести его к воротам, провода так и болтаются в сенях. Ночью кругом все было заперто. Те влезли в окно.
— Произошло случайное соединение проводов.
Я объяснил подробно Вере устройство звонка, но видел по глазам, что вся эта электротехника мало убеждает.
— Милый, если бы провода соединились случайно, звонило бы без конца. Кто же их разъединил?
Она права. Мое предположение ничего не объясняет.
Вера, испуганно оглядываясь на открытую дверь в темный зал, прошептала: