– Откуда вам это известно? – выдавил он из себя. – Вы не ошиблись, но я понятия не имею, как…
– Простая наблюдательность, – прервал его мой друг, предлагая новоприбывшему сигару из коробки, от которой тот отказался. – Ваши брюки обильно забрызганы всевозможной грязью из разных частей города. И грязь эта пристала к ним значительно выше, чем если бы вы передвигались, скажем, в двуколке или карете, – отсюда я делаю заключение, что вы ходили пешком. А то, что вы потратили на это б́ольшую часть дня, очевидно мне из многообразия брызг: это свидетельствует, что в своих блужданиях прошли вы немало. Кроме того, на левой стороне тульи вашего цилиндра – высохшая корка грязи, брошенной, скорее всего, каким-нибудь негодяем в Ист-Энде, районе, который – насколько можно судить по качеству вашего одеяния – отнюдь не является привычной для вас средой обитания.
Мистер Аттерсон взглянул на лежавший на коленях головной убор: кромка его и вправду была запачкана с одной стороны.
– Да, на Хаундсдитч грязный маленький трубочист действительно сбил с меня цилиндр пригоршней грязи, но стоило мне замахнуться тростью, как негодяй обратился в бегство. Через мгновение, я полагаю, вы назовете его имя.
– Вы преувеличиваете мои способности, – отозвался Холмс, однако щеки его залились румянцем от похвалы. Он опустился в свое любимое кресло и протянул длинные ноги к несуществующему огню. – Я хотел бы услышать, в чем заключается ваша проблема, мистер Аттерсон, которая, по словам моей хозяйки, весьма существенна. И прошу изложить мне ее так, как если бы вы готовили какое-нибудь дело для судьи. О, пожалуйста, больше никаких похвал, – тут он предостерегающе поднял руку, – эта пачка юридических документов, выглядывающая из вашего внутреннего нагрудного кармана, может принадлежать только адвокату. Кое-где в тексте я заметил предательские фразы на латыни.
При упоминании о своей профессии наш посетитель мгновенно выпрямился, вцепившись в ручки кресла, но когда Холмс объяснил простой ход рассуждений, посредством которого пришел к данному выводу, расслабился – хотя все же и не так, как сделал бы это у себя дома в гостиной. По прежнему опыту мне было известно, как выбивает из колеи присутствие человека, для которого жизнь другого – все равно что раскрытая книга.
– Если не возражаете, сэр, – произнес Аттерсон, – пожалуй, я воспользуюсь сигарой, которую вы мне ранее любезно предлагали.
Коробка уже находилась вне пределов досягаемости Холмса, так что я взял ее и протянул адвокату. Тот выбрал сигару, привередливо отрезал кончик серебряной гильотиной, прикрепленной к цепочке для часов, и, вежливо покачав головой, когда я предложил ему спички, прикурил от своих.
– Вас, мистер Холмс, мне порекомендовал мой кузен, мистер Ричард Энфилд, который воспользовался вашими услугами некоторое время назад, когда у него пропала отданная ему на попечение редкая монета. Он уверил меня, что вам можно полностью доверять.
Холмс поймал мой взгляд и указал пальцем в сторону своего стола. Догадавшись, о чем он меня просит, я отпер и выдвинул ящик, извлек из него небольшой журнал для записей и передал детективу.
– Благодарю, Уотсон, – сказал он, перелистывая страницы. – Так, Энфилд. Ага, нашел. – Холмс пробежал записи глазами и закрыл журнал. – Я помню это дело. Гинея тысяча восемьсот тринадцатого года выпуска, по случайности отчеканенная дважды, из-за чего на ней получилось сдвоенное изображение Георга Третьего. Ваш кузен хранил ее для друга. Монету вовсе не украли, она просто потерялась. Я обнаружил ее за бархатной обивкой шкатулки, в которой она хранилась. – Холмс протянул мне журнал, я убрал его обратно и снова запер ящик. – Если бы все жизненные трудности разрешались так легко, а, мистер Аттерсон?
Тот мрачно кивнул.
– Боюсь, проблема, с которой я пришел, не относится к этой категории. – Он подался вперед. – Пожалуйста, не сочтите за оскорбление, но я обязан подчеркнуть важность – нет, необходимость – соблюдения секретности в этом деле. Ничто не должно выйти за пределы этой комнаты.
– Обещаю вам, – заверил его Холмс.
– И я тоже, – присоединился я.
Наш ответ как будто удовлетворил посетителя, ибо он снова кивнул и откинулся на спинку кресла, затянувшись сигарой.
– Мой старейший клиент и дражайший друг, – начал Аттерсон, – человек по имени доктор Генри Джекил. Возможно, вы о нем слышали? Он достаточно известен в кругах как светских, так и научных.
– О да, у него великолепная репутация на научном поприще, – подтвердил я.