Трое мужчин во фруктово-овощном фургоне спрашивают друг у друга: что происходит? Ответа они никак не найдут. Один заявляет: — Ну, раз мы не можем проехать тут, а должны оказаться во дворцовой детской Лечебнице вовремя, то поворачивай направо…
— Тоже не проехать! Дьявол!
— Давай дальше, в следующий раз поверни налево…
— Бесполезно! Что?….
— Поднажми и правь к оврагу Гарликштрингера! — Они подстёгивают лошадь. Они поднажали. И ещё. Но они всё больше и больше отклоняются с пути, которым намеревались следовать, тревожно поглядывают на циферблат часов церковной колокольни и, с растущим беспокойством, сверяют свои часы.
Три угольщика спустились с Белой Горы, чтобы, согласно стародавнему обычаю, распевать на улицах за подаяние, облачившись в косматые козлиные шкуры: один с бубном, другой с барабаном, а третий с колокольчиком и трещоткой; замысел состоял в том, чтобы насобирать достаточно денег на старую добрую попойку в конце Великого поста, перед тем, как вернуться обратно на гору с тем, что, возможно, останется — внезапно один, завертев головой, обращается к прочим: — Слышь, браты, рази ж это не орёл?
— Какие те тут орлы, брат! Разве что сорока!
— Чувствую себя, как дома… почти…
— Слышь, мы ж не упились так, чтобы птиц слушать, вон, впереди куча народу, выдадим им четыре-пять куплетов из «В прозрачном озере лесном Гертруда мылась нагишом»[16]
Довольно скоро полиция взяла этих выпивох за шиворот.
Конечно же, никто не посмел приказать Эмме-Каттерине подняться, но были попытки приказать её фрейлинам и капеллану: — Поднимайтесь, мадам. Встаньте, отче, встаньте! Ну же, дамы, поднимайтесь! — Губы и пальцы продолжали двигаться, глаза обратились на их Царственную Госпожу. Её ответ был краток. — Матушка не велит, — молвила она.
Графиня Криц не смогла удержаться от триумфального ответа сконфуженному полицейскому чиновнику; — Изыди, Антихрист! — вскричала она.
Голос у ней был очень пронзительный.
Слухи о том, что «Большая Катинка припёрла Антихриста к стенке» дошли до суеверного и вечно бурлящего Южного Конца, из-за чего шлюзовики в Великом, Королевском и Малом Каналах, все как один снизили уровень воды, перекрыв движение по каналам; последствия этого отозвались на всём пути, вплоть до Гааги и Ростова-на-Дону; а кочегары Королевско-Имперской Центральной Отопительной Станции затушили огонь под бойлерами и запустили Великий Сигнальный Гудок, чтобы выдуть весь пар. Потом они помочились на тлеющие угли, чтобы окончательно их затушить. А затем всем скопом присоединились к толпе.
— Этот чёртов овраг ни черта не замощён! — восклицает один из мужчин в фургоне. — Медленнее, медленнее, медленнее…
— Нет времени, — задыхаясь, отвечает другой, — часы на Устройстве установлены и нельзя сорвать пломбу, не запустив их — о Боже! О Боже!
Третий, до сих пор держащийся веры в то, что невозможно доказать, а именно — несуществование Божества, заявляет, блестя потным лицом, — Никакого Бога нет.
— Да уж, я чертовски сильно в это верю! Смотри, смотри! Следующий проезд на улице забит и перекрыт! О Боже!
— О Боже!
Немного дальше. Пономарь Кафедральной Униатской Гиперборейской Церкви, ставший за последние годы таким же взбалмошным, как звон его колоколов, заслышав о предполагаемом подступлении Антихриста, неистово кинулся на колокольню и затрезвонил вовсю. Кафедральная Униатская Гиперборейская Церковь стоит в Восточном Конце, куда беспорядки ещё не докатились в полной мере и где, вследствие этого, ещё ходили трамваи. Тем не менее, среди вагоновожатых Восточного Конца пышно процветало своеобразное кумовство — каждый в их рядах был гиперборейским униатом; едва заслышав дребезжащий перезвон «своих» колоколов и сразу же приняв это за знамение или, по крайней мере, за знак, они оставили свои рычаги и повыскакивали из кабинок. Тридцати трёх трамваев более чем хватило, чтобы перекрыть улицу Гамбарра, там, где она пересекалась с проспектом Анны-Маргариты; после чего, неимоверно озадаченный происходящим, королевско-имперский телеграфист, дежурящий в конторе на улице Гамбарра, отстучал по открытому каналу запрос — как на грех, выраженный в виде хрестоматийного вопроса — «Турки вошли в Вену?» И, к несчастью, случилось так, что тот телеграфист отказался от хмельного в честь Великого поста и его пальцы тряслись так сильно, что он не смог сразу же добавить Знак вопроса… и все как один принимающие телеграфисты, ещё оставшиеся на связи, бросились к дверям своих контор и завопили во всю глотку: «Турки вошли в Вену!».
16
Эта песня, несомненно, навеяна картиной французского живописца Юбера Робера «The Bathing Pool» [Бассейн для купания].