— Не вопи в мне в ухо, осёл! — Бустремович-Разбойник трижды сплюнул и трижды постучал по столу. Даже простое упоминание о возможном колдовстве внушало ему тревогу… конечно, у него и так имелось полным-полно поводов для тревоги. К примеру, эта гроза. Громовые раскаты, вспышки молний и дневное небо, тёмное, как ночью; достаточно скверно; но было очевидно, что всё это происходит лишь над старым Далмацким Дворцом — везде, за пределами окружающего кольца, куда ни посмотри — вот! ясно и солнечно! А после этого выпал град, с большими, как сливы, градинами — но лишь над ними — стонали подручные. А после этого прошёл дождь из лягушек. А после этого…
— По-вашему, кто во всём этом виноват? — вопрошает Бустремович.
— Кто ж ещё? — переспрашивает подручный, мотнув головой на тайную клеть наверху. — Ты ж не думаешь, что кто-то, такой важный, отправится в путешествие без своего личного колдуна, ага?
Разбойник грохает по столу огромным кулачищем. — Я ему своими руками глотку перережу, — рявкает он. — Он сдохнет, прежде, чем за него принесут выкуп, но нас тут уже не будет. — Но, всё же, Бустремвоич не двигается с места; и вдруг стены начинают источать красную, как кровь, жидкость, а комнату заполняет гнуснейшее зловоние; снаружи и сверху раздаются разноголосые вопли. Разбойник обнажает длинный кривой нож и, с ужасными проклятиями выбегает во дворик, где до сих пор стоят и роняют иголки очень старые зонтичные сосны — и, как только он направляется к своей цели, всё огромное скопище орлов перестаёт парить и кружить, и стремглав пикирует прямо в глаза Разбойнику, выставив когти и клекоча.
В другом районе города, в башне, четверо мужчин в мундирах без каких-либо знаков различия. Они стоят у окон и смотрят в телескопы. — Установленное время уже очень близко, — говорит один из них, — и, вероятно, часовой механизм в адской машине может сработать раньше.
— Можно ли узнать, что за чертовщина творится там, внизу?
Третий заявляет, что ему тоже очень интересно, но придётся просто ждать. — Пока мы не увидим или не услышим взрыва. Или и то, и другое.
— Боже правый! — восклицает четвёртый. — Возможно ли такое, что Император, по той или иной причине, покинул Императорский Дворец и это стало причиной беспорядков?
Все испуганно ахают; затем отзывается первый оратор: — Этого быть не может, он — личность непоколебимых привычек. Однако, я предлагаю, чтобы мы скоординировали свои наблюдения. Пусть каждый посмотрит в определённом направлении и скажет, что увидит; согласны? Замечательно. Север, что у вас?
— Невероятный затор. Движение связано. Кажется, ничего не движется. Вообще ничего.
— Именно так. Юг?
— Громадная толпа людей забила улицы. Все стоят на коленях. Может ли быть, что все они молятся?
— Кто знает? Поскольку Восток — это я, то… Нет. Нет. Этого не может быть. Мои глаза переутомились от напряжения. Запад, пожалуйста ваш отчёт?
— Да. Я вижу линии остановленных трамваев, вереницы оставленных лодок на канале — и реке, линии остановленных железнодорожных составов. Ну, Восток, теперь вы сообщите?
Спустя ещё минуту молчания, Восток произносит странно зажатым голосом: — Я вижу старый Далмацкий Дворец, где поселился условно освобождённый и помилованный Бустремович-Разбойник. Я вижу… Я вижу… Ладно, я вижу американских краснокожих индейцев в перьях и боевой раскраске, и вижу американских covboyii с Дикого Запада, в замше с бахромой, и все они верхом, и скачут вокруг старого Далмацкого Дворца и палят по нему, а сейчас я вижу фигуру, ужасно похожую на американского посла в странной конной повозке, которой он правит, и он трубит в горн, а прямо сейчас я вижу совершенно немыслимый экипаж, который, кажется, вмещает внутри церковный орган, но явно движется при помощи пара, как локомотив, хотя, как всем вам известно, никаких железнодорожных путей в той части города нет. Что это может значить? Что всё это значит?
Его сотоварищи не отвечают ему, что всё это значит. Безмолвно, один за другим, они присоединяются к нему и направляют свои телескопы через восточное окно.
Тем не менее, майор Джеймс Элфонзус Денди не скачет вокруг стен старого Далмацкого Дворца. Не совсем. Если на то пошло, он просто немного медлит, вытаскивая другие ноты… подойдёт что-нибудь из «Мазепы», появляется у него мысль.
В своей тайной клети Магнус III и IV вскакивает на ноги. Он изрядно разгневан. В широком смысле он понятия не имел, где находится; в смысле узком понимал, что в клети, которая находится прямо перед глазами. Он кричал и слышал крики, но, вдобавок, ещё и грозу, и то, что звучало (как он решил после минутного недоумения), словно град. И… не… лягушек ли… слышно? Магнус таращится на дверь. Магнус проверяет дверь. Она, что неудивительно, оказывается запертой. Поэтому он бросается на неё. Снова и снова. Хотя Магнус («граф Кальмар») молод и весьма силён; и, хотя дверная рама немного покосилась от снаряда Старофранцузской Пушки; и, хотя дверь, казалось, чуть-чуть поддалась; она всё равно не открылась. Поэтому Магнус отступает назад и думает. Но не может ничего придумать. То есть, ничего, кроме того, что само его присутствие здесь — это целиком и полностью вина фроров; что они хотели от него, со своими нескончаемыми требованиями? В любом случае, да кем они себя возомнили, что благородные и гораздо более эффективные пути скандов для них недостаточно хороши? Кто они такие, в своей бедной и труднопроходимой маленькой стране, с её крошечными полями, наполовину на крутых склонах, иззубренными горами, и скалистым и негостеприимным побережьем, повсюду щерящемся утёсами фьордов, своими мрачными лесами и несудоходными реками, изобилующими отмелями и водопадами — кто они такие — чтобы требовать? Ну, как бы там ни было, он преподаст им урок: он всучит их шведам!