— Нельзя же так сразу, — вступилась было Елизавета Васильевна.
— Ничего, Лизок, — добродушно ответил дядя, — живем-то, чай, тоже сразу, не по кусочкам.
— Но что мне там?.. — встрял было я.
— Все-то ему сразу на тарелочке выложи! — улыбнулся дядя. — Ну-ну, ладно, объясню. Надумал, стало быть, наш Корней Корнеич на старости лет мемуар накропать, чтоб вы, дурачье, имели понятие. Но старик наш, ясно, хоть и в двух академиях обучался а в этих ваших орфоэпиях не силен. По очереди трех писак нанимал – да все народец какой-то попадался мелковатый. Недавно у меня спрашивает: нет ли-де кого на примете, но чтоб не живоглот какой, а чтобы был человек. А как же, говорю, — имеется один человечек. Разумеешь, куда гну?
— Вы думаете… думаете, я – ему?.. — спросил я с сомнением.
— Подойдешь, подойдешь, — ободрил меня дядя. — Я как ему сказал, что ты из моряков – он сразу ухватился: морячков он еще с гражданской уважает… И мой племяш к тому же, как-никак…
— Назови уж главную причину, — вмешалась Елизавета Васильевна. — Видите ли, Сережа, уклад у него в доме… как бы это получше выразиться… довольно-таки специфический. Кроме того, человек он весьма прижимистый, и если вы рассчитываете на какую-нибудь оплату…
— Вот вечно ты… — огорчился дядя. — Ну, положим, порядочки у него в доме, это правда, гм… требуют привычки, слабые душонки, бывает, и не выдерживают. Но мы-то, мы-то – не из пужливых, верно я говорю?.. А насчет Корнеевой скупости – так это, дружок, не права ты, душа у него широкая. Но и то подумать – два зятя, да сыновья с невестками, да внуки, да правнуки, всем отстегни. Да еще инфляцию прими в расчет – эвон какая! А эти щелкоперы – они ж слупят и с живого, и с мертвого. Сколько за работу заламывали – стыдно сказать!.. Расстались, короче говоря, не по-доброму, тут скрывать не буду…
— Еще скажи, что он с ними сделал!
— Ладно, ладно, мой-то племянник не из таких! А уж там, если войдешь к Корнею в доверие… Я тебя тогда в наш Центр приспособлю. В Центре, снова же, кто главный? Корней! В общем, дерзай, малыш! — Он взглянул на часы: – Ох ты батюшки! Пятый час утра! Часика через полтора уже и отъезжать надобно.
От близости этого темного Корней Корнеича я почувствовал нехорошую зыбь внутри, однако возразить дяде не решился. Да и не смог бы, пожалуй – так измотался за день, что спать сейчас хотелось больше, чем жить.
— Может, хотя бы выспаться ему дадим, — сказала сердобольная Елизавета Васильевна, — а то он, похоже, и не соображает что к чему.
— Некогда, некогда, дружок. А мы его, голубца, щас кофейком охолоним, — отчего-то повеселел дядя. — Пущай он, голубец, привыкает – у Корней Корнеича-то не больно бока отлеживают.
Я понял, что этот день, уже растянувшийся почти в целые сутки, похоже, не скоро для меня закончится. Через минуту из кухни уже доносилось довольное дядино мурлыканье. Я прислушался. Нехорошие слова были у той песни. «Напрасно старушка ждет сына домой! Ей скажут – она зарыдает!..» – напевал дядя, и шут его знает, уж не мою ли судьбу он в этот миг имел в виду.
На экране телевизора Афанасий наконец допил одеколон, вздохнул и дунул на пустую стеклотару, отчего флакон сразу растаял в воздухе. Затем другой, непочатый флакон украдкой сунул в карман своего узбекского халата, снова дунул – теперь уже на электрическую лампочку – и она немедля погасла.
Спустя минуту-другую он уже собственной персоной вплыл в комнату и вдоль стеночки, понезаметней попытался проскользнуть к себе. Дядя, однако, его вмиг учуял.
— И ты тоже, Афонька, — просунул он голову в дверь, — тоже давай-ка собирайся. Всё, возвращаешься! Хватит, нагостевался!
— Эх, товарищ енерал, товарищ енерал… — с укоризной произнес Афанасий. Более того, впрочем, перечить не посмел и, шлепая босыми ногами по паркету, проскользнул в свою затхлую нору.
«Ну и что, — глядя на него, сквозь забирающий сон тупо подумал я, — самолет тоже летает…»
Откуда-то издали доносились слова добрейшей Елизаветы Васильевны:
— Еще раз прошу, Сережа, будьте осторожны. И постарайтесь, ради Бога, не сойти там с ума!
Третья глава
У КОРНЕЙ КОРНЕИЧА
1
Воспитание малым.
Рано утром «Мерседес» ждал возле дома. Дядя уселся рядом с водителем в капитанском звании, я – сзади. Последним из подъезда вышел Афанасий. К его давешнему наряду добавились только стоптанные башмаки и облезлый заячий треух, который это чудище в разгар бабьего лета зачем-то напялило на себя. Он втиснулся на заднее сидение рядом со мной, и «Мерседес» тронулся.