— Да… — Я понимал, что дядя мой – не малая величина, но все же реакция философа показалась мне несколько чрезмерной. — Вы с ним знакомы?
— Ну, знаком – это слишком громко сказано! — вскричал тот. — Бог ты мой, кто бы мог поверить!.. Впрочем, если бы мой разум не заскоруз на этой работе, я по вашим познаниям, по благородству манер, сразу должен был бы догадаться, от какого древа вы происходите, ибо e fructu arbor cognoscitur!..[9] Боже! — вдруг засуетился он. — Родной племянник самого Ореста Северьяновича Погремухина – здесь, в этой недостойной конуре! А я ему даже сесть не предложил! — С этими словами он рукавом пиджака вытер табурет и пододвинул его ко мне: – Прошу вас!.. Польщен, чрезвычайно польщен!
Мне стало неловко перед пожилым философом за такую вспышку подобострастия с его стороны. Пробормотал:
— Что вы, что вы, спасибо, не надо… Собственно, я уже… Мне уже… — Но философ-сапожник едва не силой усадил меня на табурет:
— Нет, нет, прошу вас!.. В кои веки такое!.. Все еще никак не могу поверить!
— Ну хорошо… — пришлось сдаться и присесть все-таки. — Но в таком случае хочу у вас спросить…
— Слушаю! — снова стал навытяжку Брюс. — Всецело к вашим услугам.
— Столько вокруг разговоров про этот Центр, — сказал я. — Чем он, черт возьми, занимается – может, хотя бы вы объясните?
— Но… — замялся философ. — Не лучше ли вам было бы спросить о сем у своего дяди? Ему как-то более пристало ответить на ваш вопрос. Кто я такой? Он же… Вы должны понять – quod licet Jovi…[10].
Я, раздосадованный, снова встал:
— Не хотите – черт с вами!
— О, ради Бога, не гневайтесь! — взмолился толстяк. — Да вы скоро и сами все увидите воочию. При таких связях и при такой образованности вас, наверняка, в ближайшее же время возьмут в Центр, не может быть никаких сомнений. Считайте, что вы уже там!
— Кто это, интересно, за меня решил? — стал я заводиться. — Без меня меня женили, забыли только спросить! А как быть, если я вдруг возьму да и не пожелаю?!
— Надеюсь, вы все-таки шутите?.. — встревожился философ. — Чтобы человек, у которого имеются все шансы попасть в Центр…
— А потом, если что, оттуда – в сапожники? — жестоко съязвил я.
— Ну – это, сами понимаете, лишь при некоторых обстоятельствах…
— …А при других обстоятельствах тебя – шаровой молнией когда-нибудь…
— Ах, вы и об этом слышали?.. — Брюс испуганно покосился на дверь. — Значит, вы в некоторой степени все же посвящены… Мне кажется, это несколько меняет ситуацию – во всяком случае, будет не столь преступным с моей стороны, если я чуть-чуть расширю ваш кругозор… Но только… — он затравленно огляделся по сторонам, — только умоляю вас, мой молодой друг!..
— Нет, нет, клянусь, я – никому ни слова, — поторопился заверить я его.
— Однако вы позволите – я все-таки тоже присяду? — извиняющимся голосом спросил Брюс. — Знаете ли, ревматизм проклятый. Нажил на этой работенке. Стоять подолгу тяжело… О, нет, сидите, сидите!.. — Он вытащил из-под завала обуви еще один табурет и с облегчением опустился на него. — Но имейте в виду, — продолжал Брюс, — мои познания весьма, весьма ограничены, я обладал доступом лишь первой ступени. Не то чтобы вовсе уж можно было бы сказать только «scio me nihil scire»,[11] но довольно-таки близко к тому. Ей-ей, ваш дядя мог бы вам куда лучше, куда обстоятельней…
Я взорвался:
— Оставьте вы в покое дядю! Давайте уж, раз начали… Обещаю – ни одна душа…
Еще некоторое время философ раздумывал, наконец глаза его наполнились решимостью.
— Что ж, мой друг, задавайте ваши вопросы, — достаточно твердо сказал он.
2
Не следует подыматься.
Следует опускаться.
Тогда будет великое счастье.
Я никак не мог найтись, с чего бы лучше начать. Минуту-другую Брюс терпеливо ждал, затем все же решил прийти мне на выручку.
— Быть может, мой друг, — спросил он, — вам небезынтересно было бы знать, когда и где возник этот Центр. Я, разумеется, имею в виду не его нынешнее наименование и местонахождение.
— Ну, пожалуй… — сказал я, хотя, по правде сказать, это интересовало меня отнюдь не в первую очередь. Однако последовавший ответ философа немедля изменил мое отношение к этому предмету.
— Знайте же, — с неким торжеством в голосе произнес Брюс, — что он существовал всегда! По крайней мере, за последние семь-восемь тысяч лет я вам ручаюсь!.. Да, да, на протяжении всех веков, пока вид homo sapiens существует в своей нынешней, общественной форме. Sic![12] Всегда! Всегда, и (добавлю) везде!