– Ой, я вас, наверное, разбудила? Простите…
– И не только вы! – назидательно произнес будущий Пиписечка и, пошатываясь, побрел назад в комнату.
Случая этого Пиписечка, как выяснилось впоследствии, совершенно не помнил. И неудивительно, при таком-то количестве изо дня в день выпиваемого… Ром «Старый монах», бренди «Медоносная пчела», индийское виски, портвейн, пиво – все шло в ход. Пиписечка был неподражаем. «Я сегодня практически не пил, – говорил он, бывало. – Раздавил только маленького “Старенького монашка”».
С того дня я начала с Пиписечкой здороваться. Мучимая чувством вины за его пробуждение в шесть утра, я при встрече смущенно говорила дяденьке «здрасьте»… Он смотрел удивленно, бросал в ответ какое-нибудь приветствие, а однажды сказал чопорно:
– Good morning!
Знакомство мы свели на пляже. И как-то сразу стало понятно, что мы – не только ровесники, но и «одного поля ягоды», то есть из одной московской среды. Оказалось, что и общих знакомых у нас много. Вот тут-то и выяснилось, что зовут его Митя и по профессии он архитектор. Я рассказала какой-то бородатый анекдот, и новый знакомый без смеха заметил:
– Судя по этому анекдоту, вам года этак пятьдесят два.
– Ничего себе, как вы угадали! – вытаращила я глаза.
Затем Пиписечка выдал какую-то английскую цитату, и я отметила, что у него хорошее произношение. Ну а потом к нему пришла через мостик из Мандрема Саша, и тут мы с Тусей просто обалдели, потому что Саша-то была интересная стройная дама лет на пятнадцать его моложе. Взявшись за руки, парочка пошла по берегу в сторону Арамболя.
Саша вскоре уехала, и Пиписечка в один из вечеров прибился к Тусе, нашей мандремской примадонне, курившей на балкончике своего пальмового бунгало. Она-то и окрестила его таким замечательным прозвищем, которое ему пришлось как раз впору. На следующее утро мы должны были ехать за билетами в Непал. Пиписечка поехал с нами. Прихватил с собой хороший фотоаппарат, со знанием дела демонстрировал нам архитектуру города Мапсы, был деликатен и изысканно остроумен. Мы уже не замечали ни фиолетового носа, ни тонких дрожащих ножек: перед нами был интересный мужчина. Скажу больше: вскоре я стала испытывать нечто вроде легкого эротического влечения к Пиписечке. Он был похож на друзей моей юности, московских интеллектуалов, поэтов и художников, с которыми я в те годы крутила романы. Вот только с высоты своих пятидесяти двух лет понимала отчетливо: об Пиписечку очень легко изорвать себе душу…
Был он легок в общении, дружелюбен, иногда грубоват и совершенно самодостаточен. Собственно, кроме бутылки, ничего ему и не было нужно. Ну, разве что сигаретка. Ну, может, иногда еще женщина.
Наши разговоры на эту тему происходили так. Декорации: приморский ресторан «Вайланканни», открытая терраса. В дымину пьяный Пиписечка начинал подъезжать к Тусе.
– Нат-ташка, – говорил он, запинаясь. – З-завтра я хочу проснуться р-рядом с тобой.
– Да что ты, Пиписечка! – каждый раз неподдельно изумлялась Туся. – Или тебе одному плохо?
– Не-е, ты не подумай чего тако-ого, – тянул Пиписечка. – Просто рядом полежать… Просто чтобы я проснулся, а рядом – твоя з-задница…
– Ну, Пиписечка, я к этому не готова, – объясняла деликатная Туся, вместо того чтобы просто послать Пиписечку куда подальше. Впрочем, мы к нему относились серьезно. И берегли.
– Да ладно, Наташка, ж-жопы тебе, что ли, жалко? – продолжал наш ловелас. – Давай поспим вместе!
– Не-ет, Пиписечка, я с тобой не усну, – кокетничала Туся. – Ну а потом: ты ж ведь все равно присунешь, верно?
– Не, ты что?!! – возмущался Пиписечка. – Просто чтоб жопа рядом была…
На этом тема вроде бы исчерпывалась, Пиписечка забывал про жопу и начинал рассказывать анекдот или какую-нибудь историю. Но через десять минут, еще пьянее прежнего, снова заводил волынку:
– Н-нат-ташка… Завтра я хочу пр-рроснуться рядом с тобой…
Периодически, когда Туся на что-нибудь отвлекалась или отходила, Пиписечка хватал меня за руку и страстно шептал:
– Пойдем ко мне…
И в конце концов, ведь действительно приходилось мне провожать его до дома, ибо тьма стояла тьмущая, а Писька спьяну спотыкался, мог упасть, его могли закусать индийские змеи.
Вот, собственно, вскоре после того, как начались такие разговоры, Туся и прозвала Митьку Пиписечкой. Впрочем, она всех так звала, кто ей нравился, и мне иногда говорила: «Слушай, Писечка…» Но к Митьке эта кличка прилипла намертво. Он, казалось, ничуть не обижался, но однажды, уже в Москве, я поняла, что все-таки ему это не очень приятно. Он позвонил, я его не узнала, а потом говорю: