— Следите за пульсом, — сказал Песков, не оборачиваясь. — И в случае чего дайте мне знать, — добавил он, похлопав Сухачева по плечу, вышел из палаты так и неожиданно, как и появился.
Послышались шаги и голос сестры:
— Доктор, вас вниз вызывают.
Еще с лестницы Голубев увидел Прасковью Петровну. Она натягивала концы полушалка, словно хотела завязать его потуже, и, заметив доктора, застыла в напряженной позе.
— Успокойтесь! — крикнул Голубев издали, — Операция прошла благополучно.
Руки Прасковьи Петровны зашевелились, затеребили концы платка.
— Все благополучно, — повторил он. — Хирург у нас замечательный.
Голубев приветливо-ласково улыбнулся Наташе, давая понять, что ему нужно прежде всего поговорить с Прасковьей Петровной. Наташа стояла поодаль, прижимая сумочку и сверток к груди. По усталому виду мужа она догадалась, что дело обстоит совсем не так блестяще, как он рассказывает Прасковье Петровне.
— …Сейчас Павлуша спит. И вы поезжайте спать, — говорил Голубев.
— А поглядеть-то на него можно, хоть в окошечко?
— Утром, Прасковья Петровна. Сейчас не нужно. — Голубев почувствовал, как она насторожилась, и поспешил успокоить: — Все обошлось неплохо. Но он в другом отделении, в хирургическом. А я там не хозяин.
— Конечно, неудобно, — вмешалась Наташа. — А утречком мы приедем.
Она взяла руку Голубева и тихонько пожала. И Голубев понял ее пожатие: «Я догадываюсь, что не все хорошо. Но будет лучше, только не отчаивайся».
— Я тебе кушать принесла, — сказала Наташа, подавая ему сверток.
— Я сыт.
— Утром съешь. Это пирожки твои любимые, с капустой.
Голубев хотел поблагодарить, но постеснялся Прасковьи Петровны и только попросил:
— Поезжайте. Поздно. Да и дети одни, как бы не напугались.
Он вызвал санитарную машину и на ней отправил Наташу и Прасковью Петровну домой. От проходной донесся протяжный, тревожный гудок, и стало тихо.
29
Сухачев таял на глазах. Температура не снижалась. Пенициллин не помогал.
По инициативе Пескова у койки больного был срочно собран консилиум. Он подтвердил то, что было ясно еще вчера: у больного «расцвела» двусторонняя пневмония, сердце не выдерживает, вновь появились отеки на ногах — признак недостаточности кровообращения.
Песков, обросший, осунувшийся, но необычно энергичный, окинув врачей оживленным взглядом, заключил:
— Итак, совершенно очевидно, что при создавшейся ситуации все наше внимание должно быть обращено на сердечно-сосудистую систему. Да-с. Больного следует камфарить через каждые три часа. Очень хорошо, что появилась мокрота. Если выдержит сердце — пневмония разрешится. Для того чтобы ускорить этот процесс, я рекомендовал бы увеличить дозу пенициллина.
— Действуйте, дорогой товарищ, — одобрил Кленов. — Вам и карты в руки.
Голубев заметил, что Николай Николаевич с таким же, как и он, удовлетворением относится к неожиданной перемене в Пескове. И на подполковника Гремидова, и на майора Дин-Мамедова, вероятно, повлияли не столько предложения, внесенные Песковым, — в них, в сущности, не было ничего необыкновенного, — сколько его непривычно деятельный вид.
У входа в отделение с врачами встретился начальник госпиталя.
— Как дела? — спросил он, отвечая общим коротким поклоном на приветствия.
— Сейчас консилиум собирали, товарищ генерал, — ответил за всех майор Дин-Мамедов.
— И что же?
— Наметили целый ряд мер.
— А больному-то легче?
— Больному пока плохо, товарищ генерал.
Генерал размашистым, стремительным шагом направился прямо в палату Сухачева. Врачи, как полагается, последовали за ним. Генерал посчитал пульс больного и, ободряюще пожав его руку, стремительно вышел из палаты.
— Необходимо вызвать профессоров, — произнес он, отыскав глазами Голубева. — Нам с этим случаем, пожалуй, не справиться. Так и нужно доложить: трудно — помогите. Или… или будет поздно. Об этом я уже говорил вчера вашему начальнику, но, вероятно… Впрочем, я сам…
Действительно, часа через два приехал громоздкий толстый человек с добрым лицом и серыми молодыми глазами, в которых вспыхивали задорные искорки, точно он про себя говорил: «Не знаю, как вы, а я считаю, что жизнь очень неплохо придумана. Прошу и вас так считать». Это был известный академик Розов. Он сразу понравился Голубеву. С ним пришли начальник госпиталя и профессор Глебкин, в пенсне на черном шнурочке, с гладким яйцевидным лысым черепом. Профессор приблизился к Голубеву мягкими, крадущимися шагами и, натянув на лицо привычную приветливую улыбку, поздоровался. Голубев ответил сухо. Он знал Глебкина еще по академии и не любил его.