Опять тот же недовольный голос задал Голубеву те же вопросы.
— Я уже вам все объяснял. Я из госпиталя. Дело мог требует немедленного решения.
Голубева не стали слушать:
— Заявка будет. Ждите.
Голубев сел, кусая губы, подумал: «Вот что гробит любое живое дело».
— И-и, ждете? — спросил капитан.
— Жду, — Голубев посмотрел на часы, — Жду еще пятнадцать минут.
— И-и, не уложитесь.
— Посмотрим.
Однако он не высидел пятнадцати минут, подошел к окошечку.
— Вы к кому? — Остроносенький сержант даже не повернул головы.
— Во-первых, товарищ сержант, извольте смотреть на человека, а не в бумаги, когда с вами разговаривают, — произнес Голубев негромко, сквозь зубы, но отчетливо, точно вколачивая слова. — Во-вторых, я подхожу к вам третий раз, и вы должны были запомнить меня и помочь в срочном деле. В-третьих, делаю вам замечание за формальное отношение к своим служебным обязанностям.
Остроносенький сержант вначале очень удивился, вылупив глаза на грозного посетителя, потом медленно начал подниматься из-за стола.
— Слушаюсь, — сказал он покорно, — только ведь я ни при чем.
— Не болтайте. Скажите номер телефона начальника управления. Нет, лучше члена Военного совета.
Сержант водил пальцем по стеклу, под которым лежал список телефонов, и с перепугу никак не мог найти нужный номер.
— Ну, скоро вы?
— Сейчас, сейчас. «Двадцать ноль один».
Голубев подошел к очереди у телефона. Он не заметил, что в бюро пропусков наступила тишина, — все смотрели на него. Капитан вытягивал и без того длинную шею, стараясь, чтобы Голубев увидел его ободряющую улыбку.
— Товарищи, — сказал Голубев, обращаясь к очереди, — у меня срочное дело — человек умирает. Разрешите?
— Проходите, что за вопрос!
Прежде всего Голубев набрал старый номер. Вновь ой услышал знакомый голос.
— Простите, кто со мной говорит? — спросил Голубев.
— А что вы хотели?
— Я хотел бы знать, кто со мной говорит. Моя фамилия Голубев, гвардии майор.
— Подполковник Тыловой.
Голубев помедлил и, пристукивая пальцами по стене кабины, проговорил:
— Так вот что, товарищ подполковник Тыловой. Я к вам звоню третий раз. Если вы сейчас же не спустите заявку и у меня умрет человек, отвечать будете вы. Жду пять минут и обращаюсь к члену Военного совета.
Тыловой разъярился:
— Что это за угрозы? Прошу вести себя как положено. Вы знаете, где находитесь?
Голубев повесил трубку и вышел из кабины.
— С такими только так и разговаривать, — одобрили стоявшие в очереди офицеры.
— Засиделись! В часть бы их на разминку.
— Действительно, человек умирает, а они бюрократию разводят.
Ровно через пять минут в руках у Голубева был пропуск.
Лечебный отдел — большая светлая комната, заставленная столами, шкафами, шкафчиками, и всюду бумага — папки, подшивки, таблицы.
Несколько человек в военной форме и несколько в гражданской одежде сидели за столами с серьезный и неприступным видом.
Ближе всех к двери, у телефона, восседал человек с вытянутым вперед и как бы сплюснутым лицом. Очевидно, это и был подполковник Тыловой.
Когда Голубев вошел в комнату, Тыловой покосился на него и, вытянув мизинец с длинным заостренным ногтем, указал на дверь.
— Подождите там.
Голубев, стараясь побороть неприязнь к этому человеку, сказал сквозь зубы:
— Мне нужен начальник лечебного отдела.
— Его нет. Подождите там.
— Тогда скажите, где он.
— Не знаю. Он мне не докладывает.
Сидевший напротив Тылового подполковник с седой, клинышком, бородкой неодобрительно покачал головой и вежливым тоном сказал:
— Он в командировке.
— Как же быть? Мне стрептомицин срочно нужен. Скажите, как пройти к начальнику управления?
— И он и заместитель — все уехали. Будут завтра в десять ноль-ноль. Приезжайте, пожалуйста. А требование оставьте.
Голубев подал бумагу.
На выходе с Голубевым повстречался капитан. Он, вероятно, только что получил пропуск.
— И-и, как дела?
Голубев безнадежно махнул рукой.
— Что я говорил! Вот вам и «я волком бы выгрыз бюрократизм».
— Ничего, капитан. Выгрызем.
Голубев со злостью потряс кулаком и пошел, сам не зная куда.
Он вспомнил мизинец с длинным заостренным ногтем, указующий на дверь. «И он еще меня гонит! Я для него — чернорабочий от медицины. Зачем волноваться за больного, бороться с Песковым, доказывать свою правоту? Зачем не спать ночей, бежать по вызову, терпеть капризы боль но го, слышать кашель, стоны? Зачем, если здесь в канцелярии гораздо спокойнее, приятнее и выгоднее: и чины идут, и положение видное — у начальства на глазах? Всегда можно путевку схлопотать и для себя, и для жены насчет звания напомнить кому следует. Красота! А медицина — черт с ней! Пусть ею Дин-Мамедовы, Гремидовы и прочие докторишки занимаются. Ну, нет. Эта «красота» скоро кончится».