Знаете, как фашисты.
Эти же даже хуже фашистов. Фашисты хотя бы чужие были, а эти не так давно были своими…
Есть у меня одно интересное наблюдение…
Есть настоящие чудовища, звери, они были всегда, они сидели на соседнем с тобой сидении в автобусе, ты не знал, что от них ждать, ты даже не подозревал, что надо от них чего-то ждать, в обычное время они внешне и по поведению ничем неотличимы от остальных людей. Но стоит только устоявшейся системе начать рушиться… Нет никакого «эффекта толпы», человек останется человеком практически в любых обстоятельствах.
Так вот, эти чудовища, в период закона и порядка, боятся. Они боятся давать волю своим низменным желаниям.
А есть и другая категория чудовищ.
Их закон не останавливает. Ограничивает, но не останавливает.
Они, как правило, сидят в учреждениях ФСИН, но сейчас… Где они сейчас?
К чему я всё это вообще начал?
К тому, что я увидел на руке Ворона, когда он ненадолго снял бронеперчатку, характерные наколки.
Я в них не разбираюсь абсолютно, но судя по качеству исполнения, они исполнены аккуратно, но однозначно не в тату-салоне.
Профессиональный преступник. Скорее всего, вор.
Ожидаемо, что этот однозначно не последний человек в уголовной иерархии сумел комфортно для себя устроиться в наших блядских реалиях.
Что характерно, маты особо не использует, культурный, блядь, гражданин…
— Сидел, да? — решил я подтвердить свои догадки.
— Да, — кивнул Ворон.
— И где же? — спросил я.
— ИК № 6, Соль-Илецк, — ответил мне Ворон.
Соль-Илецк… Соль-Илецк…
— За что сидел, если не секрет? — снова спросил я.
— Похищения людей, вымогательство, убийства, а потом и терроризм пришили, — равнодушно перечислил Ворон. — Начинал, конечно, с воровства, но потом как-то само пошло… Зачем интересуешься?
— Да просто, любопытно, — честно ответил я. — Я с уголовниками имел дело сугубо в медицинской области.
— Это как? — усмехнувшись, спросил Ворон.
— Ну, знаешь, было дело, что отправили на практику в туберкулёзный диспансер, — ответил я. — Там как раз несколько бывших зэков привезли, уже после освобождения. Ну, знаешь, в больничке колонии их подержали, запустили течение, а когда срок вышел, прямым рейсом в Клиническую больницу № 9 города Боратов, а там я уже второй день практику проходил, второкурсник, всего медицинского говна не знающий.
— Как звали их, не знаешь? — поинтересовался Ворон.
— Да как-то не интересовался, — пожал я плечами. — У одного лёгкие почти полностью сгнили, он говорить при всём желании не мог. Но жить хотел… Хоть как, но жить… У меня практика не закончилась, а он умер.
— А второй? — спросил Ворон.
Видимо, ему не хватало этого общения про зону, я его прямо, блядь, заинтересовал. Он аж подобрался, видно, что беседа ему резко стала интересной.
— Туберкулёз позвоночника, его к моменту доставки в Боратов большей частью парализовало, — ответил я. — Эх, ты бы знал, как тяжко его было таскать на рентген… Любой наклон для него — адская боль. Как будто воду на плоской поверхности несёшь. Матерился ещё при каждом повороте… Я таких слов и не слышал до этого. Вот этот уже жить не хотел.
— Не слышал про такой туберкулёз, — произнёс Ворон, поморщившись.
— Странно, — удивился я. — На зонах обычно очень популярная тема: туберкулёз костей и суставов, A18.0 по классификации МКБ-10.
— На той зоне, в которой я отсидел двадцать шесть лет, не было возможности видеть других заключённых, — сказал на это Ворон.
Вот вообще не жалко. Сидел явно за дело, а раз отсидел двадцать шесть, значит без права УДО, а значит, пожизненное.
Точно! Соль-Илецк! Вспомнил, почему показалось знакомым! Это же «Чёрный дельфин»! Там всяких людоедов, террористов и прочих выблядков держали!
— Много с тобой вышло из Дельфина? — спросил я.
— Нет, кроме меня никто не вышел, — усмехнулся Ворон. — Я всех, кого нашёл, перебил. Особенно приятно было душить этого, Наумова… Я его к решётке прижал и медленно-медленно удавил вертухайским ремнём… Ох, как приятно бывает делать добрые дела…
Дальше разговор как-то не клеился.
Тут мне всё понятно: Ворон очень хорошо поднялся на своих бывших сосидельцах в «Чёрном дельфине» и, возможно, на уцелевших сотрудниках ФСИН, а потом окончательно вышел на свободу в совершенно не подготовленный ко всему происходящему мир, однозначно с автоматическим огнестрельным оружием, со своим очень гибким аморальным кодексом, готовый убивать. Наверное, поначалу он подумал, что сошёл с ума, ха-ха.
Блядь, да у него условия были получше, чем у меня!