«…Мак-Белль, — не выходило у меня из головы, — Мак-Белль… Что делать…»
В эту минуту я услышал отдаленный звон колокольчика у входных ворот. Кто бы это мог быть так поздно? Посетитель?.. Ведь никто никогда сюда не являлся…
Я быстрыми шагами направился к замку, в первый раз задумавшись над тем, что случится с Николаем Вермоном, если в Фонваль вздумает явиться судебный следователь.
Спрятавшись за углом замка, я рискнул высунуть голову, чтобы посмотреть, в чем дело.
Лерн стоял на пороге входной двери и читал только что полученную телеграмму. Я вышел из-под своего прикрытия.
— Вот, дядюшка, — сказал я, — записная книжка. Мне кажется, что это ваша… Я нашел ее в автомобиле на вашем месте.
Я услышал сзади себя шелест юбок и обернулся.
К нам приближалась Эмма, залитая лучами заходящего солнца, в красном свете которого ее волосы как бы обновляли каждый вечер свой запас огненного цвета. Напевая что-то вполголоса с таким видом, как другие держат в полураскрытых губах цветок, она грациозно подходила к нам, и ее походка напоминала, как всегда, пляску.
Ее тоже заинтересовал звонок. Она спросила о содержании телеграммы.
Профессор не отвечал.
— Ах, Господи, — сказала она. — В чем дело? Что еще приключилось?
— Разве вы получили неприятное известие, дядюшка? — спросил я в свою очередь.
— Нет, — ответил Лери. — Донифан умер. Вот и все.
— Бедный малый, — сказала Эмма. Потом после минутной паузы: — Но разве не лучше умереть, чем продолжать жизнь сумасшедшим? В конце концов, для него это был лучший исход… Ну, Николай, послушай, не делай такого лица… Идем…
Она схватила меня за руку и потащила в замок. Лерн пошел своей дорогой.
Я был потрясен.
— Оставь меня! Оставь меня, — вдруг закричал я. — Это слишком ужасно! Донифан… Несчастный… Ты не понимаешь, ты не можешь понять… Да оставь меня, наконец, в покое…
Меня охватил невообразимый ужас. Освободившись от Эммы, я побежал вслед за дядей и нагнал его у входа в лабораторию.
— Дядюшка… Ведь вы ему не рассказали этого… о смерти… ему, Иоанну.
— Нет, сказал. А что? Почему?
— Ах, какой ужас. Ведь он скажет об этом другим. Об этом станут говорить… и Нелли об этом узнает, наверное. Они ей расскажут… Да поймите же, наконец: душа Донифана узнает, что у нее нет больше человеческой оболочки… А этого не надо, не надо…
Дядя произнес с раздражающим хладнокровием:
— Нет никакой опасности, Николай. Ручаюсь тебе в этом.
— Никакой опасности? Почему вы знаете? Это негодные люди; они все ей расскажут, говорю я вам. Позвольте мне предотвратить… эту опасность… время не терпит… позвольте мне войти… пожалуйста… ради Бога… позвольте мне зайти на минутку… туда… умоляю вас… Ах, черт побери, я пройду…
Уроки быка не прошли для меня без пользы: я бросился вперед, нагнув голову. Дядя растянулся на траве от удара в живот, а я ударом кулака отворил полузакрытую дверь. Честный Иоанн, стоявший за нею на часах, упал с разбитым в кровь носом. Тогда я проникнул во двор, твердо решив увести с собой собаку, чего бы это мне ни стоило, и больше не расставаться с ней.
Вся свора разбежалась по будкам. Я сразу увидел Нелли. Ей отвели отдельное от других собак помещение. Ее большое, голодное, наголо остриженное, изможденное тело лежало у самой решетки.
Я крикнул:
— Донифан!
Она не пошевелилась. Зрачки собак блестели в глубине будок. Некоторые зарычали.
— Донифан… Нелли…
Молчание.
У меня явилось предчувствие истины: и здесь Смерть прошла со своей косой.
Да. Нелли лежала похолодевшая и вытянувшаяся. Цепь, которой она была привязана, как мне показалось, задушила ее. Я собирался убедиться в этом, когда Лерн и Иоанн показались на пороге двора.
— Разбойники! — закричал я. — Вы ее убили!
— Нет. Даю тебе честное слово. Клянусь тебе, — заявил дядя. — Ее нашли сегодня утром в том самом положении, в котором ты ее видишь сейчас.
— …Значит, вы думаете, что она это сделала нарочно? Что она покончила с собой? О, какой ужасный конец!
— Может быть, — сказал Лерн. — Но есть другое объяснение, более правдоподобное. По моему убеждению, цепь натянулась из-за сильных судорог… это тело было очень больным. Вот уже несколько дней, как появилась водобоязнь… Я ничего от тебя не скрываю, Николай, я никоим образом не хочу свалить с себя ответственности и оправдываться. Ты можешь во всем убедиться лично…