– Маленькие боятся всего громкого, резкого и неожиданного…
– Кульминация наступает, когда профессор демонстрирует испытуемому себя, но не в своем обличии, а Санта Клауса, доброго Дедушки Мороза, – сказал бы я, если бы сам сидел на этом матрасе. Но там сидел малышок, который о Санта Клаусе представления еще не имел. И когда дяденька профессор вдруг хищно лег животом на матрас, резко приблизил к младенцу свое лицо, почти вплотную, – и вдруг моментально напялил на себя бородатую маску, – жутковато сделалось даже мне, зрителю, понимающему, что происходит.
Вот как это происходило
– Еще бы – какое-то вдруг страшилище появилось! Огромная борода – это же ужас! Даже дети трех и четырех лет часто пугаются дедов Морозов на новогодних праздниках, закрываются от них, плачут, хотя вроде уже знают, кто это.
– Вот и малыш Альберт, он же Дуглас, в ужасе разревелся, развернулся на 180 градусов и ползком, со всей возможной для него скоростью бросился, как к мамочке, к Розали.
Уотсон показывал этот эпизод коллегам и студентам как образец генерализации выработанного рефлекса – страха, вызванного громким звуком и «опредмеченного». На самом же деле это грубый пример инстинктивной физиономической реакции. Той самой, благодаря которой маленький ребенок в компании незнакомых людей сразу и безошибочно выбирает самого доброго и боится самого злого, хотя этот злой может быть благостным и улыбчивым, а добрый – угрюмым. Так же чувствуют, «кто есть ху», собаки, кошки и лошади, но они ставят свои диагнозы не столько по физиономиям, сколько по пантомимике – очертаниям и движениям всей фигуры в целом, а также, похоже, и по биополям.
– Вас не удивило такое охотное участие ангелоподобной Розали в этом скверном эксперименте?
– Не удивило, потому что и по себе знаю, что такое для юного человека гипноз идеи в соединении с гипнозом любви.
– Гипноз любви – это понятно. А что за гипноз идеи, какой?
– В данном случае – идеи бихевиоризма, в проповедь которого Уотсон вкладывал всю свою конвертированную баптистскую энергетику. Розали полюбила Джона не просто как красавца-мужчину и неотразимого донжуана. Полюбила как первооткрывателя и глашатая истины, как борца за великое дело улучшения человечества, как наставника. При такой возрастной разнице духовная составляющая любви с младшей стороны имеет повышенное значение.
– Припоминается великозрелый муж Пифагор и его юная жена…
– Просматривая эпизоды с Альбертом, можно заметить раздвоенность Розали: видно, что она жалеет малыша, но живое чувство зажато прессом преданности науке и любимому шефу. Так могла бы выглядеть неопытная медсестра на безанестезийной хирургической операции.
– Как жил и развивался дальше малыш?
– Джон и Розали занимались с ним около четырех месяцев. За это время Альберт стал пугливым, нервным, плаксивым. В конце серии опытов экспериментаторы попытались выработать у младенца обратные рефлексы, сделать его снова доверчивым и спокойным. Но страхи, которые так легко удалось вызвать, не удалось устранить, и малыша просто вернули матери.
Прожил этот ребенок совсем мало, всего 6 лет; у него патологически раздулась голова: развилась гидроцефалия – водянка мозга. Не вследствие экспериментов над ним, нет, заболел раньше, возможно, еще в утробе – признаки начинающейся гидроцефалии заметны на кинокадрах, никто их вовремя не распознал. Болезнь и краткость жизни маленького страдальца – не результат, но символ детской ущербности, скрывающейся под маской бородатой науки.
D-r Mozg: Recipe № 5.
Пропись Джорджа Элиота
Простая человеческая жалость помогает лучше, чем вся мудрость веков. Commentarium. Отличай жалость умную, зрячую от жалости глупой, слепой. Если человек смертельно болен, и у тебя выбор: жалость без правильного лечения или правильное лечение без жалости – выбирай второе. И это будет правильная, зрячая жалость.