- ...Да-с, успокоение Армении, может, и наступило, но не ранее, как их вырезали татары в Баку. Когда они наткнулись на другой сепаратизм татарский, когда попали на татарский нож - успокоились, увидели, что если русская государственная власть не будет оберегать их, то их вырежут. Кстати, я об азербайджанских турках, которых неправильно называют татарами. Так вот, татарский нож! И армяне тогда перестали увлекаться мыслью о восстановлении Великой Армении. Государственная дума наполнена не младенцами: она должна читать между строк! (Голос с места: Хорошенькое занятие!) (Голос слева: Перевешать всех!) Что ж, перед лицом сепаратизма русская Государственная дума может почесать в затылке! (Смех слева, возгласы: Приятное занятие!)
И многажды еще будет: смех, Браво!, шиканье, рукоплескания, шум, перебранка, звонки председателя. И насчет логики: Логика кавказская! - в упор. Да, кавказская, самая лучшая!.. (?) И вопль исстрадавшегося председателя: Сегодня я имел несчастье слышать с этой трибуны и с разных сторон такие возгласы, которые сочту своим долгом зачеркнуть в стенограмме, ибо мне совестно их пустить в печать!
А финал - разгон очередной думы, она же собор, вече, курултай, съезд, что еще? А еще духан, где Чхеидзе любил чахохбили, а Хасмамедов - хаш (с чесночным соусом), и лопались щеки у зурначи (точь-в-точь как на картинке, которая вывешена у входа в духан: выпученные от натуги круглые глаза).
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ,
как развязал узел, и высыпалось содержимое свёртков, страницы ненаписанного романа.
Лики судьбы, вроде масок, которые помещены в его книге горестных историй, скоро выйдет, вёрстку прислали, - скорбные, самонадеянные, презрительные, еще какие?.. И смотрит на него усталый постаревший человек, он сам, врачеватель душ (?). Казалось, теперь, когда вознесен высоко, и не мыслилось, что такое возможно - отныне преспокойно может править отпущенным ему временем, слепой рок готовит коварства (вознести, чтобы сбросить в пропасть).
Копились записи в Астрахани, дважды сюда приезжал - сначала как ссыльный, а потом... - покинул бакинских комиссаров.
Вернулся в Тифлис с дипломом врача, а его хлоп - в астраханскую ссылку, после семимесячного заточения в Метехской тюремной крепости (на пять лет из пределов Кавказа): всех тифлисских и бакинских смутьянов, если бунтуют, но не замешаны в убийствах, вооруженном сопротивлении властям, актах экспроприации, непочтения к царствующим особам, подрыве империи... что еще? ссылают в Астрахань, южную Сибирь. Нагрянули с обыском, а у него русские прокламации и всякая иная арабская вязь: программы, уставы, - вот-вот грянет революция, и Нариман одержим идеей насильственной переделки мира, империи.
- Что лично вас толкает на преступный путь борьбы с порядком в государстве, Нариман? Я понимаю, когда Ульянов-Ленин, идеолог терроризма, с императором сражается, карлик на великана руку поднял! - Нариман не сдержался, удивленно брови взметнул. - Не согласны насчет терроризма? Разве не им сказано: убийство полицейских, жандармов, взрывы полицейских участков, захват денег. Его можно понять, за брата мстит, тоже был террорист. Или, я недавно его допрашивал, Шаумов его фамилия, у вас он Шаумян, познакомитесь в Астрахани. Что ж, и Шаумова-Шаумяна понять можно: родины у него нет, отнята она, народ его обижен. - Даже не поленился, к карте подвел Наримана: - Вот он, Арарат, близок локоть, да не укусишь! Кричат на весь мир, сея семена озлобления. А что вырастет? Горечь да яд. И беженцы, которые наводняют чужие земли. А вы? Хотите этими микробами отравить дух послушания?
И ссыльным был тогда Нариман в Астрахани, и, случаются курьёзы,гласным городской думы. Да, почтенный и всеми уважаемый доктор, лекции в Народном доме, книги-брошюры О холере, О чахотке, О женском вопросе, чтоб просветить мусульман.
Еще не было войны, и даже дух ее не ощущался в стране, извечно воинственной, но пыл погас, особенно теперь, когда нет-нет, а всплывет позор японского поражения, и задолго готовились к празднику - грядет трехсотлетие дома Романовых.
Откликнуться, как и подобает революционеру: славный юбилей шайки, известной под именем... уже сказано!.. Праздник помещиков, жандармского корпуса, шпионов, интендантов, провокаторов, рясофорных убийц Священного Синода, громил и пропойц царевой черной сотни - Союза русского народа!.. Юбилей грабежей и опозорения России Романовыми!
Перед кем же (это из листовки) народ должен преклониться в столь памятный день? Перед опозоренной ли постелью Екатерины Великой, или перед кнутом и прутьями Николая Вешателя, или перед кулаком и бутылкой водки Александра Пропойцы, или же перед виселицей и каторгой Николая Кровавого?.. (прочитав, передай товарищу.) И еще: раньше хоть, когда казнили, били в барабан, чтоб не слышно было криков и воплей казненных!
Власти пробуют привлечь демос,- начинались игры в демократию: выборы в очередную думу. По второй городской общей курии прошел выборщиком сочувствующий рабочей демократии доктор Нариманов. А вскоре Нариман получил послание городского главы, доставленное околоточным надзирателем: Милостивый государь Нариман-бек!.. и далее о том, что избран гласным городской думы, о чем, как пишет глава, с искренним удовольствием Вас уведомляю.
А потом амнистия (ибо праздник трехсотлетия!): Нариману не терпелось в Баку - ехали пароходом, море отбрасывало жаркие лучи солнца, нечем дышать.
- А, вернулся? - ему Гаджи, на чьи деньги учился.
- С дипломом врача.
- О том, что ты врач, знаю. О ссылке тоже.- И после паузы: - Это красит мужчину! Сослали - значит считаются.
- Хочу начать возвращать долг.
- Что ж, и это по-мужски.
Вскоре не без содействия Гаджи пришло долгожданное врачу Нариман-беку Нариманову: уведомление Медико-санитарное бюро, что он назначен управой врачём временной лечебницы в Черном городе.
Заказал бланк. На дверь - медную дощечку, отливает, начищенная до блеска, желтизной: Д-р Н-бек Нариманов. Нет, не бекского сословия, но так принято, знак почтительности.
Просторные с высокими потолками комнаты на Николаевской улице, в доме Бабаева, против 2-й мужской гимназии, как отпечатано на бланке.
В двух шагах - Кардашбековы: повернуть налево, мимо каменного здания, стройный, как богатырь, с тонкими мраморными колоннами и ажурной резьбой на камне, только недавно построен и почти впритык к собору Александра Невского, с золотыми куполами, соперничество двух великолепий, одно не уступает другому, сразу за ними - дом Кардашбекова с широким балконом-фонарем; из окна его спальни видны купола и шпиль собора и точеная изящная фигура богатыря, что высится во весь рост на каменном доме.
Как-то стояли меж собором и домом с колоннами Нариман и Кардашбек. Словно на перепутье.
- И это тоже разрушить? - спросил Кардашбек, будто продолжая давно начатый разговор. - Дай только волю мазутной братии!
- А ты загляни в мою Балаханскую лечебницу, погляди, кто сюда приходит, - искалеченные, оглохшие от шумов, изъеденные кислотой, отравленные ядовитыми газами, обожженные, чахоточные, малярики. Тут и трахома. Зимой - тиф, летом - дизентерия.
- Разумеется, лечишь не только телесные недуги, но и врачуешь души? Наполняешь сердца милосердием? - ухмыльнулся Кардашбек.- То бишь гневом и озлобленностью? - Нариман успел вставить слово, сказав про благородный и очищающий гнев, но Кардашбек переменил разговор, глянув на собор Александра Невского: - Какая махина эти соборные колокола! Красиво у христиан получается, не то, что у нас: черным-черно от черных одеяний, моря черной чадры. А у них? Епископ в золотой митре, настоятель в серебряной с золотыми крестами ризе. А свечи! Их многоцветье! И этот собор - на слом? Его так просто не свалить, никакой динамит не поможет. - Я помню, как собор разрушали!
- ... Громадина! Миллионные деньги! Мрамор, обработанный мастерами, резьба и орнамент! Да, богатый станет нищим, а нищий никогда не разбогатеет. Ты видишь, я выше национальной обиды: собор построен на месте старого мусульманского кладбища. Но мне все же близка наша совершенная по формам мечеть.
...Дикая жара, лето 14-го, яичница, если позволишь себе роскошь, зажаривается на сковороде под лучами солнца. А тут еще забастовка на промыслах, где нечем дышать,- золотоносных владениях Нобеля, Ротшильда, Манташева, Лианозова, Европейской нефтяной корпорации, срочная депеша бакинской жандармерии наместнику Кавказа, а из Тифлиса всеподданнейший доклад царю в Царское Село: Тюрко-татары, отправленные в Балаханы и Черный город под конвоем нижних чинов гренадерского Тифлисского полка, не приступая к работе, разбежались, а женщины забросали камнями казаков и конную полицию.