— Ну хорошо, мистер Умник, — смеясь, поддразнивал его Дрю, — ты меня убедил. Такому старому человеку, как я, от тебя сплошные неприятности. Полагаю, что мне следует обменять тебя на нового ребенка.
— Нет! Мне больше некуда идти!
Этот душераздирающий визг пронзил Дрю, точно раскаленная сталь, и лишил его душевных сил. Он мигом перевернул и обнял ребенка. Стал искать нужные слова, пока глухие рыдания все еще по-прежнему сотрясали тельце сына. Умоляющий взгляд, брошенный им на Тэйлор, встретился с ее понимающим взглядом, подтвердившим худшие его опасения. Он искал у нее поддержки, а почувствовал себя таким опустошенным, каким был и его сын. Хороший отец никогда такого не допустит.
Как он мог позволить себе до такой степени перепугать сына? Как он мог не знать? Он совершил ошибку, которую ни в коем случае нельзя было совершать, а теперь он мог лишь шепотом произносить извинения, которых Ной не в состоянии был услышать, и пытаться приласкать ребенка, который не в состоянии был утешиться.
— Прости меня, Ной! Прости меня, мальчик! Я никогда ни на кого тебя не променяю. Я люблю тебя, сынок, больше всего на свете Разве ты этого не понимаешь?
Маленькие ручонки и кулачки уперлись ему в грудь, и ребенок криком позвал Тэйлор, стал искать ее глазами, безнадежно умолять:
— Тэйлор, ты возьмешь меня к себе? Я хочу уйти с тобой. Пожалуйста! — он весь выворачивался из объятий Дрю и просил умоляющим голосом: — Вы любите деревья, которые не выглядят совсем красиво. Вы же не отошлете меня никуда, если я буду вести себя плохо. Неужели вы не можете полюбить и меня? Ведь у вас же нет своих мальчиков. Ну пожалуйста!
Последние его слова оборвались на всхлипе и взорвались в ее душе. Но еще больше рыдания сына сокрушили Дрю. Лицо его исказилось душевной мукой, а глаза потускнели от горя. Она видела, как напряглись мускулы его лица в борьбе с подступающими слезами. Тихая, жалобная мольба Ноя вырвала у него сердце из груди, и кровотечение ничем остановить было невозможно.
— Тэйлор! — Ной протягивал ей ручки, брыкаясь, чтобы освободиться от объятий отца.
Признав свое поражение, Дрю отпустил его, позволив сползти на пол, и наблюдал за тем, как его сын бросился в объятия Тэйлор, как она обняла ребенка и стала его утешать. Во второй раз за один вечер он почувствовал себя абсолютно беспомощным. За пару дней она узнала гораздо больше о том, как надо любить Ноя, чем он за два месяца. И когда он больше не в состоянии был на это смотреть, то ушел. Он оказался не нужен. Пусть даже непреднамеренно, но он причинил боль единственному доброму началу в своей жизни.
Эмоционально опустошенный, Дрю остановился подле камина, опершись локтем о каминную доску, положил ладонь на бедро и, зажмурившись, переживал болезненный провал. Со стороны кухни доносился голос Тэйлор, мурлыкавший какие-то милые пустячки уверенно и нежно, преисполненный любви. Он услышал, как — она вошла в комнату у него за спиной, продолжая спокойно утешать Ноя, но не обернулся. Он знал, что является лишним. Тэйлор, как всегда, взяла все в свои руки. Затем он услышал, как она вышла, направилась к лестнице и стала подниматься наверх, в комнату Ноя.
Самообвинения стали столь же яростно переполнять его душу, как яростное животное, попавшееся в стальной капкан, пытается, невзирая на боль, отгрызть собственную ногу. Дрю снял с каминной доски сосновую шишку и изо всех сил запустил ее в противоположную стенку. Она расплющилась, отколов краску и оставив на стенке след. Блестящий след. С отвращением к самому себе, покачивая головой, Дрю слишком поздно вспомнил, как Ной прилежно и тщательно подклеивал блестки к чешуйкам шишек после того, так Тэйлор намазала их клеем. И теперь он испортил одну из этих шишек.
Тишина в доме давила его, таила в себе невысказанный упрек. В конце концов, он подобрал испорченное украшение и взял его в руки, размышляя, почему так легко что-то сломать и так трудно сделать. Но это было неправдой. По крайней мере, для Тэйлор. Она умела любить; она никому не причиняла боль. Тело ее не несло в себе разрушительных импульсов.
Дрю поднял голову и посмотрел на закрытую дверь, ведущую в комнату сына. «Она сейчас там, пытается собрать осколки разбитого доверия ребенка, — подумал Дрю. — Неудивительно, что она боится меня, боится возникновения между нами интимной близости». Смог же он уничтожить доверие к себе пятилетнего мальчика глупым, бездумным замечанием! Он никогда не умел никого любить.
Дрю с силой сжал лежавшую в ладони сосновую шишку, до того сильно, что целые чешуйки врезались в кожу, но он не замечал этого.