— Он сказал, что такому старому человеку, как он, не нужен в доме плохой мальчик, — прошептал Ной, уткнувшись в собственные колени.
— Но он же сказал это не всерьез, понарошку. Ты же в это время был вверх ногами, — напомнила ему Тэйлор. Просунув пальцы под подбородок, который словно приклеился к груди, она приподняла ему лицо. Волосы его в тех местах, где он прижимался к ней, торчали под странным углом, но Тэйлор удержалась от того, чтобы их пригладить. Перехватив его взгляд, она продолжала: — А теперь он очень переживает от того, что произошло. Он страшно тебя любит. Я-то в этом разбираюсь!
Ной стал покусывать нижнюю губу.
— Мама сказала, что если я буду плохо себя вести, он меня отдаст.
Бешенство было не то слово, каким можно было бы описать реакцию Тэйлор. С ее лица исчезла улыбка, она не сразу смогла прийти в себя и выдавить:
— Она, должно быть, шутила, или… или что-нибудь еще. Почему ты этому поверил?
— Потому что именно так поступают взрослые.
— Нет. Совсем не так, Ной. Тот, кто тебя любит, никогда тебя никому не отдаст.
— Но именно так сделала мама. А я ведь перед ней извинился. — Взгляд его серых глаз ввинчивался в нее, умоляя поверить. — Я же не хотел!
От этих слов Тэйлор похолодела, но она не могла себе позволить задрожать. Ной не должен думать, что его слова напугали ее или изменили отношение к нему. Ей стало страшно, как только она представила себе, что носил внутри и не выпускал наружу этот ребенок. По какой-то причине он оказал ей доверие, и она не имеет права его подвести.
Спокойными, размеренными движениями она кончиками пальцев попыталась навести на его голове подобие порядка, а затем спросила:
— Так чего ты не хотел?
— Спорить насчет сапожек.
Рука у нее замерла.
— Сапожек?
— Мне страшно не хочется носить сапожки. От них ногам становится жарко. — Ной упорно не смотрел ей в лицо, а сосредоточил взгляд на медальоне, висящем на филигранной золотой цепочке. — Я не хотел спорить, но забылся. Она предупреждала меня, а я позабыл.
— Предупреждала?
Он кивнул, а потом поднял голову. В уголках глаз застыли слезинки.
— Она сказала мне, что если я еще хоть один раз не послушаюсь, то она отдаст меня папе. Но я позабыл и не захотел надевать сапожки, и тогда она отдала меня папе. А теперь и папа меня не хочет.
До потрясенной Тэйлор, наконец, дошло что выстроилось у мальчика в мозгу. Вот почему он вел себя так тихо, вот почему он столь решительно старался делать все правильно. В голове у него идеальное поведение отождествлялось с любовью взрослых. Для Ноя все происшедшее цеплялось друг за друга так логично, так ловко, что ему даже в голову не могло прийти, что истинные причины, по которым мать бросила его, носили гораздо более сложный и запутанный характер, чем просто спор по поводу этих чертовых красных сапожек. Выводы мальчик мог делать, базируясь только на собственном опыте, и выводы эти оказались ложными.
Теперь она сняла его с колен, устроилась под углом к нему и взяла его за плечи, чтобы он понимал, насколько серьезен будет предстоящий разговор.
— Маленький, я не знаю твою маму, — «И надеюсь, никогда не узнаю», — добавила она про себя, — но я знаю твоего папу. Знаю его давно. И когда я была моложе, то считала, что он самый сильный и самый добрый человек на свете. И до сих пор так считаю. Для него не имеют значения сапожки или пряничные человечки. Для него имеешь значение ты. Он любит тебя и никогда, никогда не отдаст и не поменяет тебя на другого ребенка.
— Откуда ты знаешь, что это так? — Слезы из глаз перестали литься, и голос Ноя окреп, стал требователен, ибо мальчик хотел, чтобы его убедили. Он этого жаждал, и Тэйлор сочла это добрым знаком.
— Потому, что твой папа сказал мне об этом еще до того, как я с тобой познакомилась. А он всегда говорит только правду. — Растирая ладошки мальчика, Тэйлор добавила: — Точно так же, как и сейчас.
Ной сразу же закивал головкой, возбуждение его еще явно не улеглось.
— Только не сейчас! Я вел себя не очень хорошо. Кричал и брыкался.
— Тогда, наверное, тебе просто следует извиниться.
Он опустил голову, стал нервно дергать себя за указательный палец, боясь поддаться надежде и отчаянно желая верить, что решение, оказывается, до такой степени просто.
— И все будет хорошо?
— Да, если, как мне кажется, ты его при этом еще и обнимешь.
Тихо-тихо Ной произнес: