За беззаботным отношением Брюнеля к собственным неудачам и ошибкам пряталась значительная боль, и я видел теперь, почему он нанял меня. Хотя он никогда бы не признал, это была последняя отчаянная попытка оживить фортуну туннеля, а вместе с тем и свою, и своего отца.
Мне было уже слишком поздно идти в свои меблированные комнаты, когда мы, наконец, закончили и бренди, и разговор, и я несколько часов проспал на кушетке в кабинете Брюнеля, в то время как он свернулся, как кот, под своим письменным столом. У меня не было снов, о которых стоит говорить, как и у Брюнеля, который, проснувшись, был таким проворным, словно проспал двенадцать часов подряд на пуховой перине.
"Возможно, ваше вторжение каким-то образом это прекратило", сказал он.
"Если б было все так просто", отозвался я.
"Да я знаю. Вы должны еще сделать свои изыскания, а я должен сделать свои, и мы встретимся так скоро, как сможем."
Я попрощался с моим новым другом и зашагал на запад, а потом на север по пробуждающимся улицам. Воздух уже был теплым и душным. Потоки клерков, заводских рабочих, приказчиков и швейцаров шагали в сторону своих рабочих мест, объединяясь в великую реку человечества, что текла по Лондонскому мосту в Сити, тяжелая поступь их ног сотрясала землю почти так же, как повозки и кареты, грохочущие по главной улице. В светлеющем утреннем свете, что сиял на забитой судами реке, тысячи людей, все движущиеся в одном направлении, все одетые в костюмы своей профессии, казались похожими на карнавальный парад, и воздух полнился разговорами и смехом, радостными приветствиями в адрес друзей и товарищей по работе.
Но здесь и там среди потока живущих, словно шпионы и тайные агенты какой-то печальной державы, шли мертвецы, шагающие, склонив головы, с потрясенными лицами, несомые к своим бывшим рабочим местам неискоренимой привычкой, и не замечаемые никем, кроме меня.
Я укрылся от толп и раздражающего внимания некоторых мертвецов в кофейне, где насладился изысканным завтраком из сдобных булочек, поджаренных на очаге из морского сушняка и намазанных маслом и белым медом, тарелкой котлет, почек и маринованного лука, и кружкой горького, крепкого кофе. Освеженный и снабженный указаниями официанта, я прошел через Сити и против слабеющего потока людей, льющегося из новых пригородов Айлингтона и Холлоувея, направился к своему меблированному дому в Барнсбери.
Это был прекрасный дом с террасами в четыре этажа, выстроенный всего десять лет назад на возвышении над Каледониен-роуд, с железными перилами спереди и видами на север на поля и леса Хайгейта. Домоправительница, миссис Ролт, выскочила из своей гостиной, как только я вошел, и сказала, что я разминулся с посетителем всего на полчаса.
"Странный пожилой джентльмен", сказала она, фиксируя на мне строгие глаза. "Наверное, я говорю чересчур свободно, но я не слишком уверена, мистер Карлайл, что я его одобряю."
Мой посетитель не оставил визитки, однако произвел болезненное впечатление на неукротимую миссис Ролт, решительную женщину среднего возраста, чей муж, клерк адвоката из Сити, был по контрасту таким кротким, каким только мог быть мужчина. Она сказала, что посетителя звали доктор Преториус, и описала его достаточно подробно, чтобы я смог немедленно узнать надменного седовласого джентльмена, который присутствовал на спиритическом сеансе прошлым вечером.
"Он не сказал, чем занимается", сказала миссис Ролт, "однако, заявил, что придет еще раз. Я бы предпочла, мистер Карлайл, чтобы вы не превращали этот дом, в место занятия своим бизнесом. Особенно, если ваш бизнес связан с подобного рода людьми."
"Не понимаю, миссис Ролт."
Я, конечно, удивился, каким образом доктор Преториус разыскал мое жилище, и подумал, что же еще он мог узнать обо мне.
Миссис Ролт сказала: "Он достаточно вежлив, мистер Карлайл, и по-английски он говорит исключительно хорошо - даже слишком хорошо, если вы меня понимаете - но в нем присутствует нечто лукавое и хитрое. Словно своей вежливостью он насмехается надо мной."
"Вы хотите сказать, что он иностранец, миссис Ролт? И я правильно понял, что вы считаете, что никакому иностранцу нельзя доверять?"
"Я достаточно хорошо отношусь к любому, что честен со мной, мистер Карлайл, но, боюсь, должна сказать, что при всей своей вежливости этот джентльмен несет в себе что-то неправильное. Преториус - это плохая фамилия, даже для иностранца. Как можно доверять человеку, не имеющему достойного имени?"
Я принес извинения за непрошеного визитера и попытался ускользнуть вверх по лестнице, но миссис Ролт еще не вполне закончила разговор со мной, сказав, что я должен проинформировать ее в следующий раз, когда захочу отсутствовать всю ночь.
"Боюсь, мое отсутствие было неизбежно", ответил я. "Внезапные возникшие дела."
Произнеся это, я в приливе внезапного счастья понял, что получил своего первого клиента с тех пор, как перебрался в Лондон.
"Ваши ботинки в грязи, и на обшлагах брюк тоже глина", доброжелательно сказала миссис Ролт. "Принесите их вниз, когда будете готовы, и я отдам их Дженни, чтобы она их вам почистила. Я люблю, когда в доме чисто, мистер Карлайл, да и тихо тоже."
"Как и я, миссис Ролт."
Я выбрал этот меблированный дом именно потому, что он был тихим - но не в том смысле, что имела в виду миссис Ролт, но потому, что он был достаточно новым, чтобы не накопить в себе слишком многого в смысле духов. Я сунул там и сям чабрец и руту, чтобы не допустить нежелательных визитеров, и я проверил эти свои предосторожности перед тем, как улечься в постель, и проспать несколько часов - в делах умерших одна из необходимых дисциплин, это отдыхать, когда предоставляется возможность. Я поднялся в полдень. Я сполоснул лицо и руки и сменил одежду. Я сам почистил свою обувь, однако запачканные брюки отнес на первый этаж в ведение горничной Дженни. Я проинформировал миссис Ролт, что сегодня сильно занят делами, чтобы она не беспокоилась моим обедом, если я вернусь поздно, и ушел.
x x x
Брюнель дал мне имя инспектора полиции, который посетил место убийства Кофейного Джо. После ленча в закусочной из семги с креветочным соусом, я нашел его в лишенном воздуха, выбеленном кабинете в обновленном полицейском участке в Холборне. Крепкий, беспокойный мужчина с редеющей имбирной шевелюрой и красным, потным лицом, он читал и перечитывал рекомендательное письмо, которым снабдил меня Брюнель, а потом передал меня заботам синемундирного констебля, который эскортировал меня к подвалу сквозь путаницу узких улочек и лишенных света дворов в трущобах Сен-Джиля.
Это было унылое, подлое место, грязнее, чем любая конюшня, с потолком таким низким, что рослому констеблю пришлось сутулиться, едва освещенное узким зарешеченным окном, куда таращилась пара мальчишек. Куча грязной соломы и еще более грязных одеял валялась у стены, большинство каменных плит пола были подняты и отброшены в сторону и земля под ними довольно глубоко вскопана. Было сыро, ужасно несло немытыми телами и запекшейся кровью. На стенах и перевернутых плитах виднелись черные пятна крови. В одном углу на посту находился имп, гнусная маленькая тварь с раздутым лягушачьим брюхом и крошечной головкой в основном состоящей из пары бледных, выпученных глаз. Когда я его пришпилил, он завизжал, оставив у меня в ноздрях странную химическую вонь.