— Да… — совсем смутился Костя. — Задумался. А почему вы думаете, что о больных?
— Да уж вижу. Хороший доктор только когда спит — о больном забывает. А то и во сне их видит.
Домна Ивановна проводила Костю до вешалки и, вдруг снизив голос почти до шепота, сказала:
— Там у вас во второй палате учитель больной… У самого окна…
— Самойлов?
— Он.
— У него наверное цирроз печени.
— А сердце?
— Ничего особенного.
— Неверно. Худое у него сердце… — внушительно сказала Домна Ивановна. — Совсем худое… Дышит — никуда не годится…
— Что вы? — встревожился Костя. — Я пойду по слушаю.
— Не надо, — уверенно остановила его санитарка. — Зачем его пугать? Идите домой, а здесь, слава богу, дежурный врач. Я ведь это на будущее говорю.
Костя ушел усталый, но довольный, и только разговор с Домной Ивановной оставил неясное беспокойство.
«Надо будет позвонить дежурному врачу, обратить его внимание, — подумал он, выходя на улицу. — Хотя нет, это сделает Домна. Но как же случилось, что она, санитарка, заметила нехорошее дыхание Самойлова, а я, врач, тщательно выслушавший больного, не обратил на это внимания?.. Впрочем, может быть, она ошиблась?.. Даже наверное…»
Он успокоился и стал думать о Лене. Что она расскажет ему о своем первом рабочем дне? Ведь и она должна начать свою врачебную деятельность, если только ремонт в здании хирургической клиники закончен. Ее отец, один из известных профессоров, взял ее в свою клинику факультетской хирургии, и Костя страдал оттого, что Лена будет работать в другом конце города, что он подолгу не сможет с ней видеться и кто-то другой будет провожать ее по вечерам домой, точно так, как он провожал ее из института в течение многих лет совместного учения. С кем она там работает? Кто ее окружает?
Костя даже на мгновение приостановился. Что-то заныло в груди, как это бывало с ним, когда он узнавал неприятное о близком человеке. Ему представилось лицо красивого хирурга, доктора Михайлова, который часто бывал у отца Лены и так любезно говорил с ней, слишком уж ласково глядя на нее большими, немного наглыми глазами. Лена не находила, что его глаза неприятны, и от этого Косте они казались еще более нехорошими. А Лена, несомненно, нравилась Михайлову. Это было видно из того, как настойчиво он предлагал ей свою помощь перед экзаменами, как охотно рассказывал о своей молодости, студенческих годах, о своих операциях. А когда Михайлов пригласил Лену в театр, и она, против своего желания — как она потом объяснила Косте, — приняла приглашение и смотрела с ним «Маскарад» и потом, после театра, они еще долго гуляли, Костя почувствовал, что в знакомстве Лены с Михайловым таится угроза. Костя знал, что Михайлов женат, что у него есть дети, но ведет он себя как холостяк и все свободное время отдает то одному, то другому роману. И то, что он был уже немолод и довольно грузен, нисколько, как казалось Косте, не отталкивало женщин, — наоборот, они легко подпадали под его обаяние. Больше всего Михайлову нравились молодые девушки, чаще всего это были студентки, или «докторисы», как он их иронически называл.
Костя ненавидел Михайлова. Его остроумие казалось ему пошлым, его знания — поверхностными. Красивое полное лицо раздражало своим сытым выражением, а темные, порочные — обязательно порочные, Костя в этом не сомневался, — глаза и маленькие холеные, тщательно подстриженные усы вызывали отвращение. Когда Михайлов ел, с аппетитом уплетая большие куски, его сочные губы розовели больше обычного, ровные и крепкие зубы сверкали белизной и здоровьем. «Аппетитно ест, скотина, — думал Костя. — И у других вызывает аппетит». Отец Лены, гостеприимный хозяин, любил угощать, и чем больше Михайлов ел, тем больше старик придвигал к нему тарелок, беспорядочно подкладывая и масло, и сардины, и сыр, и колбасу, а Михайлов, шутя и рассыпая шутливо-преувеличенные комплименты хозяину, вкусно опрокидывал в рот содержимое хрустальных рюмок или, перед тем как сделать глоток вина, рассматривал его рубиновую игру в ярком свете столовой люстры.
— Здоровый мужичище! — смеясь, говорил о нем отец Лены, профессор Никита Петрович Беляев. — Зверь-мужик! Вот так же точно, как он ест, так и работает, так и живет, так и любит! Сочный человечище!
От этих слов Косте становилось особенно неприятно, будто при нем хвалили его лютого врага.
— Кабан! — вырвалось как-то у Кости. — Жирный, здоровый кабан и больше ничего!
— Ну, что вы, что вы! — возразил Никита Петрович. — Впрочем, надо понять и вас, мой дорогой юный коллега…