По его домашнему костюму люди заключали, что он, отрываясь от усиленных занятий, не хотел терять времени на туалет и выходил из дому так, как был, не заботясь о том, что скажут его знакомые. Дело, которым он занимался и о котором судачили теперь во всем городе, как ему казалось, извиняло его небрежный вид. Человек, идущий затем, чтобы заказать какое-нибудь лекарство, купить нужные инструменты или навестить умирающего, думал он, не обязан одеваться с таким же лоском, как человек, который идет заводить какие-нибудь праздные интрижки. Раньше доктор всегда отличался изысканностью своего гардероба, так что все эти изменения не могли не обратить на себя внимания.
Все встречавшие доктора Сервана заметили, как он похудел. Его борода не была уже, как прежде, тщательно выбрита, щеки впали и лишились румянца — одним словом, постоянные занятия, бессонные ночи, старания преуспеть в том деле, которое он задумал, оставили заметные следы на его лице, когда-то свежем и излучавшем здоровье. Горожане бросались с расспросами к тем людям, к которым доктор ходил заказывать свои лекарства или инструменты, однако те и сами решительно не понимали, зачем господину Сервану могли понадобиться все эти вещи.
Засыпали вопросами и Ивариуса, ведь его можно было встретить гораздо чаще, нежели его господина. Верный слуга рассказывал, что доктор сидел запершись в своем кабинете, почти ничего не ел, очень мало спал и заговаривал с ним только тогда, когда хотел отдать какие-нибудь приказания, не давая никаких объяснений тому, чем занимался. Ивариус исполнял приказы доктора, ничего в них не понимая, и тщетно пытался догадаться о назначении тех средств, которые просит принести его господин. Потому слуга вынужден был, так же как и другие, просто ждать.
Каждый день к доктору Сервану приходила со своим внуком Жанна. Ребенок, очевидно, поправлялся, благодаря попечению доктора и бабушки: кашель прекратился, взгляд стал живее, а с лица сошла желтизна, которая свидетельствовала о болезни. Жанна выходила от доктора со слезами радости на глазах, а когда ее спрашивали о том, что она видела, то она просто отвечала:
— Он обещал вернуть мне Терезу! Какое мне дело до того, какие он употребит для этого средства? Лишь бы он исполнил свое обещание!
V
Несмотря на все это, случались дни, когда Жанна теряла веру. Это были дни, когда небо покрывалось серыми облаками, и сеял мелкий дождь. В такие часы рассудок бедной женщины вступал в борьбу с верой. Думая о теле своей несчастной дочери, едва прикрытом ветхим одеянием и, вероятно, уже давно сгнившими досками гроба, которое мочит дождь, проникающий сквозь сырую землю, она как сумасшедшая бежала к доктору и спрашивала:
— Это не повредит ей?
— Успокойтесь, — отвечал ей Серван, — я тружусь ради спасения Терезы, и в назначенный день вы увидите ее такой же, какой она вас покинула.
Тогда бедная женщина, жизнь которой определяла ее вера, несмотря на дождь, отправлялась на кладбище и, встав на колени на насыпь, возвышавшуюся над могилой дочери, говорила: «Не бойся, дитя мое, мы скоро придем за тобой». По возвращении домой она начинала молиться Богу и просить его, чтобы он остановил дождь, который мочит землю и леденит тело ее бедного ребенка. Все эти дни она думала только о Терезе.
Вспоминая о других своих детях, которых ей не могли вернуть знания доктора, она горько упрекала себя за то, что пожертвовала памятью о них в надежде снова увидеть Терезу. Тогда Жанне казалось, что любовь ее слишком эгоистична, и она больше не надеялась вымолить у Бога прощение за то, что приняла предложение доктора. Она думала, что лучше ей было умереть со своими четырьмя детьми, но не желать вернуть одного из них, что все они одинаково достойны ее любви и сердцу матери не пристало выделять никого из них. Но доктор обещал ей воскресить лишь одну дочь, и потому Жанна просила прощения у остальных детей. Она видела в Терезе ангела, который будет утешать ее в последние минуты ее жизни, оградит ее от отчаяния и проклятий и без труда поможет перейти в тот мир, где она опять увидит своих детей, которых земля не захотела ей вернуть.