Так мы прожили с Магдалиной два года, и за все это время меня ни разу не посетила мысль о другой женщине. Я уверен, что и Магдалина не думала ни о каком другом мужчине, кроме меня. Однако у нее не было развлечений. Все ее удовольствия заключались в том, чтобы гулять со мной вечером по набережной Рейна; сидя у великой реки и убаюкивая свою любовь под плеск волн, мы разговаривали и вспоминали разные легенды.
Всю неделю она работала, как и в те времена, когда была простой швеей. Магдалина говорила, что праздность, входя в дом, оставляет за собой дверь, открытую для всех пороков и несчастий. Когда я думаю о том, что стал причиной этой трагедии, то готов разбить себе голову о стену.
— Я не могу, — продолжал он, — объяснить заблуждение своего сердца. Как я уже упоминал, Магдалина как-то сказала мне, что умрет, если я ее покину. Она это редко повторяла, будучи уверена в том, что подобная мысль никогда не придет мне в голову. Я так привык видеть в ней нежную сестру, что наконец, как эгоист, как дурак, как подлец, я сделал ей признание, из-за которого она, быть может, завтра или даже сегодня, должна умереть.
Мой отец потерял огромную сумму денег в каких-то оборотах, после уплаты долгов у него почти ничего не осталось. Мой отец и мать были всегда лучшими родителями, которых только можно иметь, и моими лучшими друзьями. Как-то утром отец подозвал меня к себе и объявил о своем разорении. Он сказал, что от одного меня зависит благосостояние всего семейства, спокойствие его старости и счастье моей матери. Речь шла о моем браке с дочерью одного очень богатого человека, друга отца, который искренне желал породниться с нашим семейством.
— Мне известно о твоей любви к Магдалине, дитя мое, — сказал мне отец, — и, если бы не эти роковые обстоятельства, я никогда не стал бы вас разлучать; но твоя мать и я — мы уже старики и останемся ни с чем, когда уплатим долги. Нет нужды напоминать тебе о том, чем мы всегда для тебя были, — наше счастье в твоих руках. Подумай, должен ли ты вернуть там то, что мы тебе дали.
В этом случае нельзя было колебаться. За разорением моих родителей следовало мое разорение, а значит, та же участь ждала и Магдалину. Мысль о том, чтобы просто покинуть ее, не предупредив ни о чем, мне и в голову не приходила. Я безрассудно надеялся на то, что она поймет положение, в котором я оказался, и вчера вечером открыл ей все.
Вопреки моим ожиданиям, она восприняла это известие спокойно. Я клялся ей, что женюсь только после того, как устрою ее судьбу. Когда я вчера вечером уходил от нее, мне показалось, что она покорилась своей участи. Однако меня несколько удивило это странное спокойствие. Непонятное предчувствие мешало мне уснуть, и я пообещал себе следующим утром первым же делом отправиться к Магдалине, которая, вероятно, тоже плохо спала. И тут вдруг ко мне в испуге прибежала горничная Магдалины и сказала, что несчастная девушка умирает. Тогда я кинулся к вам, господин доктор. Остальное вы знаете…
IX
— Вы понимаете, — продолжал молодой человек, вытирая слезы, — или она поправится, или я умру. Если она не выживет, то получится, что убил ее я!
— Но не слишком ли вы преувеличиваете то участие, которое вы принимали в этом? Не стоит ли все случившееся отнести на счет слишком большой восприимчивости этой юной особы? Мне кажется, вы виноваты только в том, что действовали слишком прямолинейно и стремительно. Быть может, если бы вы постепенно приучали Магдалину к своему отсутствию, известие о вашем браке не произвело бы на нее такого сильного впечатления.
— О нет! — воскликнул Генрих. — Магдалина не принадлежит к числу обыкновенных женщин. Она никогда не перестала бы любить меня. Она отравилась, потому что надеялась в ту же минуту умереть. Если бы Магдалина могла предположить, хоть на минуту, что я явлюсь к ней прежде, чем она отправится на тот свет, и что мне, быть может, удастся вернуть ее к жизни, то она бросилась бы в Рейн. Магдалина боялась, что я сочту ее отравление хитростью, посредством которой она хотела привязать меня к себе.
— Однако вы должны были уже хорошо изучить характер своей возлюбленной и не делать ей таких признаний в одночасье. Как вы могли оставить ее одну, не предчувствуя того, что она может, терзаясь мрачными мыслями, совершить отчаянный поступок?