— Я был не прав, виновен, преступен, — ответил молодой человек, — но что мне было делать? Я уже говорил вам, что наша жизнь с Магдалиной протекала так тихо и мирно, что мы больше походили на брата с сестрой, нежели на любовников. Я всегда знал ее как рассудительную девушку и был уверен в том, что она отдалась мне не иначе, как предварительно обдумав все последствия. Кроме того, ее кротость и покорность судьбе, казалось, обязывали меня сообщить ей о желании моих родителей… Это была глупость, неимоверная глупость, и я это очень хорошо понимаю теперь. Но мне думалось, что в числе прочих вероятностей Магдалина должна была предвидеть мое супружество. Я рассказал ей о трудном положении моей семьи и надеялся, что она все поймет правильно. Вы знаете, что по причине своей недоверчивости мы, мужчины, нуждаемся в том, чтобы женщина, которая нас любит или, лучше сказать, которую мы любим, доказывала нам свою любовь, пусть даже безрассудными поступками.
Очевидные доказательства лучше убеждают нас в любви девушки, нежели ее девственность и будущее, которое она приносит нам в жертву, нежели то тихое счастье, которое она вкушает с нами в уединении, где из стыдливости обязана жить. Я не сомневался в любви Магдалины, напротив: мне казалось, она любит меня до такой степени, что готова на все.
В своих поступках я руководствовался именно этой мыслью. Именно она причинила боль этому бедному созданию и должна теперь умертвить и меня.
— Да, я понимаю, — ответил Серван, — но вы не виноваты. Вы поступили так, как поступил бы любой мужчина на вашем месте. А Магдалина сделала то, на что решились бы очень немногие женщины. Но давайте подумаем, молодой человек, имеете ли вы право предаваться такому сильному отчаянию?
Слова доктора понятны нам, людям хорошо его знающим, но юноша, видевший его в первый раз, не мог разгадать их смысла.
— Я буду говорить с вами так, как меня к тому обязывает необходимость, — продолжал Серван, — а также долг, честь и религия. Вы поступили так, потому что не предвидели последствий своего поступка. Вы не виноваты, но завтра эта девушка умрет…
— О боже мой! — вскрикнул любовник Магдалины и заметался по комнате в страшном отчаянии, сжимая руками свой пылающий лоб.
— Выслушайте меня! — взывал доктор.
— О, пустите меня к ней! Я хочу, чтобы она меня видела, чтобы она простила меня, а потом я умру возле нее.
— Сядьте, — продолжал доктор, хватая Генриха за руку и усаживая его в кресло. — Сядьте, будьте тверды и выслушайте меня. В жизни порой случаются страшные несчастья… Богу было угодно, чтобы вы, позвав меня, нашли во мне не только медика, но и мудрого старика, который видел многое на своем веку и приобрел некоторый опыт. Подумайте, ведь смерть Магдалины ничего не изменит в положении ваших родителей. Она умирает из-за вас, но вы даже в глубине души не можете считать себя виновным в ее смерти. Когда девушка умрет, все связи между ней и вами, хотя и печальным образом, но оборвутся навсегда. И тогда без всяких угрызений совести вы исполните долг, который предписывает вам сыновняя любовь. Поверьте мне, молодой человек, и успокойтесь. Подумайте о том, что ваша смерть разорит ваших родителей, а им вы обязаны всем.
Выслушав Сервана, Генрих встал и произнес:
— Вы меня совсем не знаете, поэтому я не удивляюсь вашим словам и даже благодарю вас за них. Но когда Магдалина умрет, я буду считать себя подлецом, если переживу ее. Я действительно многим обязан своим родителям, но они были богаты, счастливы, и, делая для меня все, они повиновались голосу совести, природы и Бога. Магдалина же ничего не имела, кроме своей чести, и пожертвовала ею ради меня. Еще вчера у нее была одна только жизнь, но она и той лишается из-за меня без всяких жалоб и упреков. Если она умрет, то умру и я, она делила со мной жизнь, я разделю с ней смерть. Что же касается моих родителей, то вдвоем они перенесут все несчастья, которые судьбе угодно будет на них обрушить, потому как ни одно, даже самое сильное горе не может разорвать два сердца, крепко связанные между собой.
И молодой человек, который сделал над собой огромное усилие, чтобы произнести этот монолог, снова в изнеможении опустился в кресло.
Доктор поглядел на него с минуту и направился к двери.
— Вы меня покидаете? — спросил Генрих.
— Я иду к Магдалине.
— А как же я?
— Подождите здесь.
Доктор вошел в смежную комнату. Служанка Магдалины стояла возле кровати и с ужасом смотрела на обезображенное судорогами лицо своей госпожи.