Новая работа вызывала у Шанса сомнения. С одной стороны, портрет по непонятным ему самому причинам заинтриговал его. С другой – от него хотелось повеситься. Что касается самого Жана-Батиста, тут Шанс не колебался: он считал его одним из скрытых сокровищ города, эдаким странствующим святым, посвятившим себя поиску сюжетов и вещей с пока еще не выявленной ценностью. Он в одиночестве жил в крошечной полуподвальной квартирке, полученной вместе с работой благодаря договоренности с хозяйкой здания, древней, сказочно богатой китаянкой; что конкретно их связывало, было неясно, хотя Шанс подозревал, что тут не обошлось без некой формы нелегальной психотерапии, с применением медикаментов или без такового, особенно если учесть, что Жан-Батист, не имея соответствующих документов, то и дело принимал пациентов, склонных к путешествиям в астрале и беседам с мертвыми. Но даже гипотеза Шанса была совершенным домыслом, договоренность явно существовала, и любые попытки некоторых арендаторов избавиться от француза кончались плохо. Его защищали сверху.
Но странные снимки были лишь частью проблемы. Когда дело доходило до парковки автомобилей, Жан-Батист не делал разницы между последними моделями «порше», «бимеров», «мерседесов», «рендж роверов» и «ауди», наводнявшими подземную стоянку, и «Олдсмобилем Катласс» 1989 года, на котором теперь ездил Шанс. (У жены остался «лексус», а свой «олдс» он нашел на Крейгслисте [21]). В то время как другие парковщики почти единодушно стремились припрятать эту скрипучую развалюху подальше, Жан-Батист ставил ее на самые соблазнительные места. Этот акт милосердия давал некоторым, в том числе и Хейгу, повод подозревать Шанса и француза в каком-то особом союзничестве.
– У него эти штучки в духе Дианы Арбус [22] достигли новых высот. Или, наоборот, глубин, – продолжил Хейг. – У нас пациенты в окна повыскакивают.
Шанс разглядывал изображение сумасшедшей. Хотя за месяцы, прошедшие с появления Жана-Батиста в подвале их бизнес-центра, и особенно из-за собственного развода, Шанс начал даже получать удовольствие от примеров деятельности чужой расторможенной психики – такое сильное, что не признался бы в нем своим более профессиональным коллегам, – верным также было и то, что Жан-Батист являлся вещью в себе и от чужого влияния зависел не больше чем погода, да и радостей в жизни Шанса в последнее время осталось так мало, что он старался получить их где только мог.
– Не знаю, – сказал он, устремив глаза на женщину, – мне вроде как нравится.
Хейг лишь взглянул на него.
– Что-то есть в этих куколках. В смысле просто подумайте об этом, – и он снова направился к своему кабинету.
– Ну и хер тогда с вами, – крикнул Хейг ему вслед. – Вот она придет опять… и оставлю ее у себя.
Шанс отмахнулся.
– Может, это тебя нужно познакомить с Большим Ди, – сказал он, отойдя подальше, чтобы его не услышали, и снова погрузившись в фантазии. – Темной ночью в темном переулке. Да, и захвати бейсбольную биту.
Он увидел ее со спины сквозь одну из располагавшихся по бокам от двери прямоугольных стеклянных панелей. На ней были ботинки, джинсы и длинный серый свитер. Она смотрела в окно, и его снова, как в книжном магазине, удивили ее рост и осанка. Непонятно, как она умудрилась спрятать их в свой первый визит, за туфлями на плоской подошве, безвкусным платьем и скучной прической.
Когда он вошел, она обернулась, выставив на обозрение шину на носу и синяки. Люси, молодая женщина, которая работала у Шанса офис-менеджером и секретарем, бросила на него ведьмачий взгляд из-за своей стойки. У нее был как раз подходящий для этого рост – ровно пять футов. Иногда, глядя на Люси через комнату, можно было увидеть лишь голову от макушки до глаз. Рыжеволосая, она носила очки в роговой оправе вроде тех, что когда-то так нравились Бадди Холли. Кожа ее была молочно-белой, чистой, словно свежевыпавший снег, если не считать татуировки на всю руку, экстремальной, но искусно выполненной по мотивам поздних работ Дали, с тающими часами и змеями в саду. Татуировка исчезала под одеждой, но, похоже, рукавом дело не ограничивалось, хотя Шанс и не знал, что там. Под нижней губой Люси сиял маленький серебряный лабрет. Одеваться она предпочитала в винтажные наряды из секонд-хендов и «Конверсы», но умело их сочетала. Прежде чем найти себя в качестве студентки кафедры психологии университета Беркли, она изучала искусство в Хантер-колледже Нью-Йорка. Люси была даже довольно сексапильна на свой, богемно-наркоманский лад. Наверно, поэтому он ее и нанял. Нет, конечно, были и другие причины, но ему нравилось видеть, как она сидит за большой изогнутой стойкой и приветствует заходящих в кабинет пациентов. По схожим причинам люди держат дома экзотических птиц. Ее многоцветие наполняло помещение.