— Тебе стоит поговорить с Кингсли, — сказал Билли. — На этой почве он пятнадцать лет назад развелся с женой. Сейчас-то он в порядке, но его дочь до сих пор с ним не разговаривает.
За ужином они пили кофе. Много кофе.
В свое логово на третьем этаже особняка на Элиот-стрит Дэн вернулся сытым, усталым и, к своей радости, трезвым. Телевизора у него не было, зато был недочитанный роман Сэнфорда, в который он и погрузился на пару часов. Одним ухом Дэн прислушивался к ветру, но тот не усиливался. Кажется, вчерашний ураган стал финальным зимним аккордом. Дэна это устраивало. В десять он лег в постель и почти сразу заснул. Утренний визит в «Красное яблоко» казался теперь каким-то наваждением, словно бы он пошел туда в приступе лихорадки, которая теперь уже прошла.
Дэн проснулся посреди ночи, но не из-за ветра, а от дикого желания поссать. Встав с кровати, он прошаркал в ванную и включил свет.
В ванне стоял цилиндр. Он был полон крови.
— Нет, — сказал Дэн. — Это сон.
Или двойной сон. Или тройной. Может, даже четверной. Эмилю Кеммеру Дэн тогда рассказал не все. Он умолчал о своем страхе, что когда-нибудь он просто потеряется в этом сонном лабиринте, а пути назад уже не найдет.
«Все, что в мире зримо мне или мнится, — сон во сне».
Да только все это настоящее. Как и сам цилиндр. Его бы не увидел никто, кроме Дэна, но это ничего не меняло. Цилиндр настоящий. Дэн знал: где-то в мире он есть.
Уголком глаза Дэн увидел какую-то надпись на зеркале над раковиной. Сделанную помадой.
«Нельзя мне на нее смотреть».
Поздно. Голова уже поворачивалась; Дэн слышал дверной скрип шейных сухожилий. Да и какая разница? Ведь Дэн и так знал, что там написано. Миссис Мэсси сгинула, как и Хорас Дервент: они томились в шкатулках-сейфах, спрятанных в недрах его разума. Но «Оверлук» еще с ним не закончил. На зеркале не помадой, а кровью было начертано одно единственное слово:
ТРЕМС.
Под надписью, в раковине, валялась окровавленная футболка «Храбрецов».
«Конца этому не будет, — подумал Дэнни. — „Оверлук“ сгорел дотла, а самые страшные из его порождений рассованы по сейфам. Но засунуть в сейф сияние я не могу, потому что оно не просто во мне: оно — это я. Если я не буду заглушать его выпивкой, то видения будут преследовать меня до тех пор, пока не сведут с ума».
Дэн смотрел на свое отражение в зеркале. Надпись «ТРЕМС» алела на фоне его лба, словно клеймо. Нет, не сон это. В раковине валялась футболка убитого ребенка, а в ванне стоял наполненный кровью цилиндр. Безумие надвигалось. Дэн уже видел его в своих выпученных глазах.
И тут, словно луч фонарика во тьме, Дэн услышал голос Хэллоранна: «Сынок, ты многое видишь, но эти видения — они как картинки в книжке. В „Оверлуке“ ты не был беспомощным ребенком, не беспомощен ты и сейчас. Наоборот. Закрой глаза, а когда откроешь — вся эта дрянь исчезнет».
Дэн закрыл глаза. Он попытался отсчитывать секунды, но водоворот мыслей в голове дал ему добраться лишь до четырнадцатой. Он уже представил, как руки неведомого хозяина цилиндра смыкаются у него на горле. Но глаз Дэн не открыл. Он ждал. Идти-то все равно было некуда.
Наконец, набравшись храбрости, Дэн открыл глаза. Ванна опустела. Раковина — тоже. Исчезла и надпись.
«Оно еще вернется. В следующий раз это будут ее пробковые сандалии. Или я увижу в ванной ее саму. Почему бы и нет? Ведь миссис Мэсси я тоже увидел в ванной, а умерли они одинаково. Только вот денег у миссис Мэсси я не крал и тайком от нее не смывался».
— Я дал себе еще один день, и я продержался, — сообщил он пустой комнате. — Уже что-то.
Да, и хотя на работе день выдался тяжелый, это был хороший день, что Дэн с радостью и признавал. Днем все было тип-топ, а вот ночью…
Разум — школьная доска. А выпивка — тряпка.
Дэн лежал без сна до шести утра. Потом он оделся и снова отправился в «Красное яблоко». На этот раз он не колебался, только вместо двух бутылок «Бёрд» взял из холодильника три. Как там говорится? Воровать — так миллион. Продавец сложил бутылки в пакет без комментариев; он привык к ранним пташкам, покупающим вино. Дэн дошел до парка, уселся на одну из скамеек в Минитауне и вытащил из пакета одну из бутылок, глядя на нее, как Гамлет на череп Йорика. Сквозь зеленое стекло содержимое было больше похоже на крысиный яд, чем на вино.
— Можно подумать, это плохо, — сказал Дэн и отвинтил крышку.
На этот раз заговорила его мать. Венди Торранс, которая докурилась до смерти. Потому что когда самоубийство — единственный выход, можно по крайней мере самому выбрать оружие.