Продолжу тему одежды.
Как-то отцу сшили (по его выражению "построили") прекрасный вечерний костюм цвета маренго для разных торжественных случаев, в частности, посещений посольских приемов и различных важных заседаний.
Ему очень шел этот костюм.
Белая рубашка, отлично повязанный (мной!) галстук, платок в наружном кармане хорошо сидящего пиджака, черные удобные полуботинки...
Нет, насчет галстука - вру!
Вспоминаю, отец на самом деле не умел и не любил хорошо завязывать галстуки и даже этим несколько бравировал, утверждая, что это его особенность. Но, с другой стороны, он позволял мне завязывать ему галстук, если я очень наседал...
Отец был строен, моложав, обрызган английской туалетной водой "Аткинсон" из большого квадратного флакона.
На лице - добрая и чуть ироничная по собственному адресу улыбка.
Можно и в путь!
Но костюму не повезло.
Не прошло и года со времени его постройки, как отца награждают званием героя социалистического труда и вызывают в Кремль получать заслуженную награду.
И там, в Кремле Председатель президиума верховного совета СССР (президент) с улыбкой воодушевления и радости прокалывает шилом (очевидно специально для этого существующим) щедрую дыру в грудной части пиджака, внедряет туда ножку золотой звезды и завинчивает с изнанки специальным кружочком.
Теперь костюм безнадежно и навеки испорчен.
Без звезды не пойдешь - дырочка заметна, не заделать.
А свои многочисленные награды отец никогда не носил.
Чувствовалось, что отец раздосадован, но досаду он пытался не показывать, "замазать" неприятный осадок веселым рассказом о происходившем в Кремле.
Председатель президиума, сделав свое черное дело, предложил отцу и другим награжденным сфотографироваться на память - мы, мол, со всеми награжденными снимаемся.
Подозвали фотографа.
Сфотографировались.
- А вы не прогорите? - спросил отец Председателя.
- Не прогорим! - бодро ответил тот. - Контора надежная!
Отметим, что вскоре Председатель был отправлен в отставку.
Для первого ордена, который вручал отцу всероссийский староста в сороковом году, дырку не проделывали - обошлись уже готовой петличкой в лацкане пиджака.
Существует соответствующая фотография: Михаил Иванович Калинин одной рукой пожимает руку отца а другой протягивает коробочку с орденом Ленина.
Оба улыбаются.
Упомянул об этом факте не в связи с темой "как отец одевался", а по другому поводу.
Дело в том, что Калинин возглавлял совет народных депутатов, то есть являлся главой советской власти, той именно власти, за которую сражались герои романа "За власть советов".
А где же Сталин?
Не слишком ли низок уровень воспеваемой произведением писателя Валентина Катаева власти, за которую ведут борьбу советские патриоты в одесских катакомбах?
С другой стороны, формально - комар носу не подточит.
Но все же, главная одежда отца - та, удобная и уютная, так сказать, повседневная, в которой он из года в год, из десятилетия в десятилетие сидел за своим рабочим столом и работал.
Вязанные свитера, как правило бежевые, серые фланелевые брюки, просторная и теплая клетчатая рубаха навыпуск ковбойской расцветки. В этой одежде отец чувствовал себя хорошо и спокойно, и напоминал мне рабочего человека высокой квалификации - может быть столяра, или часовых дел мастера, особенно когда склонялся над книгой или рукописью с лупой, точно пытаясь разгадать устройство какого-то мельчайшего механизма.
Из телевизионных передач отец, помимо "новостных", любил музыкальные передачи и особенно прямые трансляции из концертных залов, в частности из московской консерватории, которые бывали довольно редко, но зато очень высокого качества.
Разумеется передавалось огромное количество разной муры, и ее тоже "приходилось" смотреть.
Иногда что-то увиденное на экране вызывало у отца ироническую улыбку, и он делал какое-то смешное замечание.
Хотелось бы собрать все папины шутки и привести их полностью, да куда там!
Когда нужно - их и не вспомнишь.
Они сами по себе самостоятельно влетают вдруг в память, радуют, заставляют улыбнуться или даже расхохотаться и растворяются в бесконечности.
Одну сейчас вспомнил.
По телевизору исполняется известный романс Чайковского "Средь шумного бала" на слова Алексея Константиновича Толстого.