Встреча с Литой, которой он боялся, которую каждый день отодвигал, перевернула все его представления о женщине, сделавшей счастливой его отца. Вдыхая запах хвои, оглядывая изменившийся участок возле дома, он словно набирался сил и уверенности в том, что поступил абсолютно правильно. Он усмехнулся тому, что несколько раз тайком подъезжал сюда и однажды был замечен бдительным садовником. Почему он тогда трусливо сбежал? Понимал, что это станет известно Лите и приведет к ненужным хлопотам и поиску любопытного обладателя черного джипа. Конечно, его тянуло сюда магнитом. За долгое время жизни в Штатах Иван изменился. Он стал совсем другим, но права Лита: воспоминания детства незаметно притягивают тоску по местам, где ты рос.
Мартов прошелся еще немного, сошел с дороги на аккуратно подстриженный зеленый газон, увидел охотничий домик, блеск воды в озере и скамейку у берега. Нечасто, но все же ему удавалось провести здесь с отцом час-другой. Они просто бросали мелкие камешки в воду и говорили о самых разных вещах. Именно здесь Иван впервые рассказал о своих планах уехать из страны. Он только получил диплом и, окрыленный, полный идей и планов, решил воплощать их в жизнь далеко от этих мест. Все относились к нему как к сыну великого Георгия Мартова. Иван уже неоднократно попадал в ситуации, когда его успехи связывались с именем отца. Мол, ты — никто, парнишка, благодари сверкающий ореол папы. Это никак не устраивало не лишенного амбиций и самолюбия юношу.
Он до сих пор не мог забыть удивленного, испепеляющего взгляда отца. Иван понял, что у того были совсем иные планы на его счет, но сдаваться не собирался. Он твердо решил, что найдет применение своим знаниям в Штатах. Там, кстати, уже работали и прекрасно устроились несколько его знакомых. Они даже успели перевезти свои семьи. Еще ни один из уехавших не собирался обратно. Двое из работающих в Америке гарантировали Мартову работу и неплохой доход. К тому же Иван чувствовал тяжелый груз одиночества и непонимания. Ему нигде не было возможности расслабиться, раскрыть душу. Друзей становилось все меньше: они обзаводились семьями, детьми, уезжали в другие страны, города, и заканчивался беззаботный период студенческого братания. Дома постоянно напряженная, натянутая атмосфера. Родители уже не стеснялись выяснять отношения в присутствии сына и дочери. Вуали были резко сдернуты: постоянные словесные перепалки, откровенное неприятие друг друга, показушное благополучие на светских раутах — Ивану было противно находиться в таком доме. Ему было то жаль маму, то он начинал безумно злиться на нее за всепрощенчество. Периодами он пытался сделать так, чтобы отец больше обращал на него внимания, и все равно, какой ценой это достигалось: участившимися неудами по поведению или, напротив, каждодневными пятерками. После школы методов влиять на родителей у Ивана не осталось. Потом вдруг ему хотелось, чтобы отец вообще не возвращался с работы домой. Он и так частенько ночевал в загородном доме, как будто в огромной семикомнатной квартире ему было тесно и негде было уединиться от всех.
Вместе с Милой они заметили, что мама стала потихоньку курить. Она все так же следила за собой, пыталась выглядеть беззаботной, но внутреннее напряжение должно было куда-то выливаться. Сигареты вскоре стали легальными, а бокал вина или рюмка-другая коньяку — нормой. Дети были воспитаны так, что давать свои оценки происходящему могли только друг другу. Елена Васильевна частенько выслушивала обоих. В ее глазах появлялась тоска и жалость. Ей тоже было не безразлично, что на ее глазах происходит каждодневный спектакль, от которого устали все. Но она тоже не позволяла себе давать советы хозяевам. Какими бы прекрасными ни были отношения со Светланой Кирилловной и Георгием Ивановичем, она понимала, что вторжение в их личную жизнь для нее — запретная зона. Даже когда дети приходили возбужденные и расстроенные очередной родительской ссорой, она старалась больше слушать, а не комментировать. Иван с Милой были благодарны ей и за это. Потому что им казалось, отцу и матери совсем нет дела до того, что происходит в их душах. В них говорила обычная обида, разочарование оттого, что два близких, дорогих человека ведут себя так, что кричать хочется или отхлестать обоих по щекам.