«Ведьма Марья — друг бомжей!!!»
Я в ответ что-то бурчала насчет того что мне надо совершать время от времени добрые дела, на ауру хорошо влияет. Однако кого я хотела обмануть? Мне действительно было очень жалко бедного старичка, вынужденного на старости лет болтаться по подъездам. Мне вообще было тяжко видеть всех, с кем жизнь обошлась неласково. А этот бомж выглядел как бездомная собака, которую долго и отовсюду гнали палками. Вот и со мной он общался — приветливо, но видно было, что подсознательно ждал что я схвачу палку, и заранее робко втягивал плечи.
«Еще домой его возьми, обогрей и все такое», — веселился голос.
«Пошел к черту», — скрипнула я зубами.
«Ну а что бы и не взять, раз ты такая добрая? Места у тебя много!»
«Заткнись!!!» — рявкнула я. Паршивец заткнулся. И вовремя — потому как я уже подошла к машине. Отперев дверь, я села и принялась колдовать. Носки я заговорила на удачу, а варежки — на охрану.
Домой я тебя не возьму, дедушка, уж извини. Но как могу — помогу.
Бомж, завидев меня перестал копаться в бачке и смотрел на меня, вопросительно — робко улыбаясь.
— В общем так, дедушка, — решительно сказала я. — Вот тут тебе в пакете еда, не вздумай пропить.
Дядя Федя испуганно посмотрел на меня и даже слегка попятился.
— А за что это такая милость? — спросил он.
— Дед, это просто так, — скрипнула я зубами. — Жалко мне тебя, и не вздумай благодарить, терпеть этого не могу. В общем, смотри, не пропей.
— Так отберут, — жалобно сказал он.
— Не отберут, — твердо сказала я и достала варежки с носками. — И еще, дед. Вот это — одень прямо сейчас и не вздумай снять или продать.
— Это мне? — испуг и недоверие плескались в его выцветших глазах.
— Ну не мне же, — вздохнула я.
— Теплые-то какие, — он жадно смотрел на вещи. И я поняла — промерз старичок, и впрямь не продаст и не пропьет.
— Одевай, — протянула я ему пушистый ворох.
Дядя Федя схватил вещи, оперся спиной о бачок и принялся, подпрыгивая на одной ноге, стаскивать ботинок.
— Спасибо, доченька, — бормотал он, — век твою доброту не забуду. Никто меня не пожалел еще, а вот ты одна…
— Дед, я пошла, мне неудобно, — вздохнула я. — Запомни накрепко — с варежками или носками расстанешься — вмиг удачу потеряешь.
— Да как же я с такими тепленькими носочками расстанусь? — прочувственно сказал дед, отставляя в сторону снятый драный ботинок, и я увидела босую узловатую ступню, завернутую в обрывки газеты.
«И впрямь не расстанется», — виновато сказал внутренний голос.
Я оставила у бачка пакет с продуктами и пошла в машину. На душе, несмотря на то что я сделала доброе дело было как-то очень мерзко.
— Тетенька, тетенька, — раздался позади меня мальчишечий голос.
Я притормозила и обернулась.
Давешний пацан с ярким рюкзачком рысцой бежал ко мне.
— Тетенька, — тяжело дыша, подбежал он ко мне. — А вы тете Наташе сестра, да?
— Ну, — кивнула я, чувствуя, как сердце пропустило удар от волнения. Неужто что-то вспомнил?
— Я вот тут вспомнил кой — чего, вам сказать могу, но в милицию свидетелем не пойду! — непререкаемым тоном сказал он.
— Да черт с ней, с милицией, — нетерпеливо сказала я. — Милиции я сама все как надо объясню, рассказывай!
— Понимаете, у нас квартира как раз под Березняковыми, и у нас двери фанерные, и все — все слышно, — сказал парень и уставился на меня.
— И что? — изнывала я.
— Так я слышал, как тетя Наташа шла домой. У нее на одном сапоге набойки на каблуке нет, и потому одной ногой она звонко цокает, а другой совсем не цокает — дзинь-тык получается. Ой, чего-то я непонятно, да? — виновато посмотрел он на меня.
— Нормально! — отмахнулась я. — Что дальше?
— Так вот лежу я в кровати, значит, и слышу, как тетя Наташа домой по лестнице идет, — снова обстоятельно начал пацан, — дзинь-тык, дзинь-тык. Потом она у своей двери остановилась, сбрякала ключами, и вдруг — слышу — она с мужиком каким-то перемолвилась. Может, он и прирезал, а?
— С мужиком? — с сомнением сказала я. — Так наверно она с прирезанным и говорила.
— Не, — помотал он головой. — Прирезанный дома у нее был. Она как домой зашла, так сразу заорала, мол, Олег, скотина, что ты тут делаешь, или как ты сюда попал, не помню точно. А потом они вроде как подрались, шум был сильный.
— Ага, — раздумчиво сказала я. — А с мужиком она до того как открыла дверь говорила?
— Ну, — кивнул парень.
— А по лестнице она одна поднималась?
— Да вроде одна, — почесал в затылке парень. — Я только ее шаги слышал.
— Что ж ты, горе, раньше-то не рассказал? — укоризненно спросила я.
— Так говорю — в ментовку свидетелем неохота, — пожал он плечами.
— А сейчас чего решил признаться?
— Так тетя Наташа добрая, она нас сигаретами завсегда угощала, — разъяснил парень.
— Сколько ж тебе лет? — вымолвила я в изумлении.
— Летом уж тринадцать будет, — солидно произнес он.
В машину я села в шоковом состоянии. Ну Мульти! Ну педагог, блин! Песталоцци и Макаренко в одном флаконе плюс доктор Спок! Двенадцатилетних детей сигаретами снабжать! Ну, попадется она мне — уши паразитке оборву!
«Да если б не те сигареты, черта с два бы тебе пацан сейчас что рассказал», — справедливо заметил голос.
Я предпочла сделать вид что не заметила его реплики. Достав телефон, я совершила мазохистский поступок. Я позвонила Витьке.
— Алло, — недовольным тоном отозвался он.
— Марья это, — вздохнула я. — Как там Мульти?
— Ну ты же адвоката ей вроде наняла, — почти доброжелательно отозвался Витька.
— А ты чего сегодня такой добрый? — аж опешила я. Я-то приготовилась что он меня опять пошлет, ан нет, со мной вполне милостиво беседуют.
— Маньяка поймали, — радостно ответил он. — Помнишь, который девушек насиловал и потом колготками душил?