— У вас очень разнообразная торговля, — начал он. — Монеты, картины, фарфор… поистине вы можете сказать, как Теренций: ничто человеческое мне не чуждо.
— Сколько времени этот проклятый сон будет мучить меня? — бормотал про себя антиквар. — Вы нашли то, что вам нужно?
— Да, кое-что нашел, — отвечал покупатель, удивленный обращением господина Хейвелинка. — Кое-что.
— Вот как? — Антиквар завязал брови узлом. — Я беру на себя смелость уверить вас, что мой магазин…
— Ваш магазин исключительный, — успокоил его покупатель. — Но именно потому, что выбор у вас так богат, я и испытываю еще большее разочарование. Я надеялся найти у вас одну определенную вещь, которую давно разыскиваю.
— Что это такое? — спросил господин Хейвелинк. — Если только она имеется, я достану ее в течение одного месяца.
— Не обещайте слишком много! — посоветовал покупатель с легкой улыбкой. — Это флорентийское двойное скудо времен Савонаролы, его я и разыскиваю повсюду.
В глазах антиквара появилось выражение неподдельного почтения.
— Двойное скудо Савонаролы! — повторил он. — Да, они попадаются не каждый день. Был у меня как-то один экземпляр, но это было давно. Во всем мире вряд ли их найдется две дюжины.
— Насколько известно, нет, — согласился незнакомец. — До своего сожжения Савонарола не успел выпустить в оборот много денег. Он был монах, он хотел, чтобы Флоренция непосредственно управлялась Провидением, а деньги — это в лучшем случае неизбежное зло для государства, не принадлежащего к этому миру.
Господин Хейвелинк перелистывал каталог, не слушая его.
— Тысяча четыреста гульденов! — пробормотал он, опустив нижнюю челюсть. — Вот не думал!
— Неужели тысяча четыреста гульденов — так много для двойного скудо Савонаролы! — воскликнул с удивлением покупатель. — Не понимаю вас. Подумайте о том, как ничтожно предложение. Кроме того, ваш каталог устарел. Кажется, последняя цена — тысяча восемьсот гульденов, а я должен сказать, что с радостью отдал бы за него в любой момент и две тысячи пятьсот. Сколько с меня за эти мелочи?
Господин Хейвелинк с трудом сосредоточился, чтобы подсчитать, сколько стоили римские монеты, купленные незнакомцем.
— Восемьдесят пять гульденов, — проговорил он голосом, молящим о прощении за ничтожество суммы. На самом деле это была только удвоенная сумма стоимости монет. — Куда прикажете послать?
— Восемьдесят пять? Пожалуйста! Благодарю вас, пошлите их, пожалуйста, в «Европейскую гостиницу». Вот моя карточка. А если вы случайно наткнетесь на двойное скудо — я говорю: «случайно», — то вы знаете, где я живу.
Он ушел с улыбкой изысканной вежливости. Господин Хейвелинк проводил его, склонившись, до самой двери, ибо покупатель, который не торгуется, прекрасная и редкая птица в антикварном деле. А вечером сам занес небольшой пакет в «Европейскую гостиницу». Генеральный директор Себастиан Халльман, Стокгольм? Как же, генеральный директор живет в гостинице и пробудет здесь еще целый месяц.
3
Полтора миллиарда человек дышали, каждый, в среднем, двумя легкими; самые необычайные питательные вещества питали их материальное «я»; самые необычайные мысли питали их нематериальное «я». А на Хееренграхт в Амстердаме доктор Циммертюр старался разгадать те их мысли, которые казались им странными и тревожными и мешали в их борьбе за существование с полутора миллиардами со-человеков.
В один прекрасный день доктор вспомнил своего вспыльчивого пациента с Пийльстег. Сам он тоже слегка увлекался коллекционерством. Пациент этот интересовал его. Он решил нанести ему визит непрофессионального характера.
Пийльстег — узкий переулок с домами пятнадцатого века, который идет от Биржевой улицы параллельно Дамстрат. Старинный погребок Боля находится на этой улице, и наискосок от него доктор увидал лавку господина Хейвелинка.
Лавка была такой, какой он себе ее и представлял: старинное узкое помещение с витринами, столами, полками. В глубине находилась дверь в жилую комнату. Когда зазвонил звонок, дверь отворилась и владелец лавки высунул голову.
— Сейчас! — сказал он коротко и исчез в задней комнате.
Несмотря на то что сгущались сумерки, свет в лавке еще не был зажжен, и вряд ли господин Хейвелинк узнал вошедшего покупателя. Доктор Циммертюр обратил внимание, что голос у антиквара был взволнованный и что дверь в заднюю комнату он затворил за собой очень тщательно. Доктор начал осматриваться.