— Он жил в этом доме?
— Да. На улицу выходил магазин, затем шел склад, а совсем в глубине была его комната. Верхний этаж был целиком занят складом. Он выпрыгнул через окошко в самый последний момент, но только для того, чтобы броситься в двери и попытаться спасти свое добро.
— Дом был застрахован на большую сумму?
— Скорее слишком низко. Пятьдесят тысяч гульденов.
— А склад?
— Почти во столько же. Нет, барыша он от этого не получит.
Голос Солема Бирфринда вдруг перешел в вой, в вопль отчаяния. Он ломал руки, поднимая их к небу, он срывал с себя одежду. Доктор подошел утешить его.
— Вы узнаете меня, господин Бирфринд?
Удивительно, что его жалобы смолкли от одного только вида доктора.
— Как же, как же! — воскликнул он. — Ведь это вы оставили мне научный трактат. О, не случись пожара, я наверняка издал бы его. Это великолепная книга! Чему-чему только из нее не научишься!
— Он, наверное, сгорел вместе со всем прочим, — проговорил доктор, против своего желания приятно тронутый признанием даже со стороны этого человека.
— Нет, господин доктор, нет! Он находился у меня в спальне, а она осталась целой! Но мои другие книги, господин доктор, моя контора и мой склад! Ой, ой! Никогда не быть мне больше издателем!
И он, всхлипывая, уперся руками в закопченные стены, а полуобожженные остатки «Мадонны спальных вагонов», «Серебряного стилета» и «Ста восемнадцати крестовиц» кружились вокруг его ног. Это было и забавное, и вместе с тем трогательное зрелище, и доктор стоял, смущенно ковыряя тросточкой в грязи.
— Понравилась ли вам особенно какая-нибудь часть моей книги? — спросил он только для того, чтобы что-нибудь сказать.
Он немного удивился, когда издатель сейчас же перестал выть у стены и ответил ему:
— В ней все прекрасно, господин доктор, но мне больше всего понравилась та часть, в которой говорится о — как это называется? — шиз…
— Шизофрении?
— Вот именно! — Голос, казалось, внезапно понизился на целую октаву, и черные как уголь глаза загорелись каким-то глубоким, почти проникновенным блеском. — Когда вы изобразили, как душа может разделяться, подобно клеточке, и как две части ее могут бороться за превосходство, тогда я стал лучше понимать жизнь, стал лучше понимать ту борьбу, которая бушует внутри нас. Разве это не та же борьба, которая бушевала здесь ночью? Разве пламя и вода не родственны по своей сущности, а как они боролись здесь! Но арена битвы разрушена дотла!
Доктор слушал его с удивлением, которого, однако, не успел выразить, так как в этот момент к ним подошел его приятель Хроот и страховой агент.
— Я окончил осмотр, господин Бирфринд, — сказал комиссар, — и хотел бы спросить вас кое о чем.
Глубокий блеск в глазах издателя быстро погас, он стал усердно кланяться и ответил обычным голосом:
— Пожалуйста, господин комиссар! Спрашивайте, господин комиссар! Все, что я могу сделать, чтобы помочь вам изловить виновника, будет сделано.
Комиссар кивнул головой.
— Вы, конечно, уверены, что здесь поджог?
— А что же может быть другое, господин комиссар? Неужели я владел этим домом десять лет, чтобы поджечь его? Разве я не тушу сам каждый вечер свет? Разве я не обхожу весь дом сверху донизу, прежде чем ложиться спать? Здесь поджог.
— Да, конечно, — медленно проговорил комиссар. — Здесь поджог, в этом не может быть никакого сомнения. Я установил три различных места поджога. Подожгли ночью, когда вы спали. Вы крепко спите?
— Я сплю сном праведника, господин комиссар.
— А, кроме вас, может кто-нибудь войти в дом?
— Никто, господин комиссар.
— Тогда, значит, это было устроено через окно. В такой туман, какой был вчера, это не трудно сделать незаметно. А теперь ответьте на самый важный вопрос: имеете ли вы основание подозревать в этом какое-либо определенное лицо?
Глаза Бирфринда вспыхнули, как головешки под пеплом.
— Подозревать, господин комиссар, — прошипел он, — подозревать? Кого я мог бы подозревать? Я человек мирный, у которого нет других врагов, кроме тех, которых создает ему его профессия. И кого я могу подозревать?
— Ваша профессия? — повторил Хроот, подняв брови, — разве ваша профессия создает вам врагов?
Голос Солема Бирфринда стал резким:
— А разве авторы и издатели не природные враги, подобно огню и воде? Разве не ведут они вечную войну за превосходство, хотя они и зависят друг от друга?
— Гм… — ответил комиссар. — Но воюя, они, по крайней мере, не имеют обыкновения заходить так далеко, чтобы пускать в ход огнеметы!