Кельнер, ошеломленный, смотрел на своего собеседника. Благожелательными, но неверными пальцами тот надел на него большие роговые очки и протянул ему кий.
— Играйте!
Кельнер взял кий и наклонился над бильярдом. Неожиданный подарок доктора, казалось, ошеломил его, потому что, несмотря на очки, он все время делал самые непростительные промахи. Следующий раз, когда наступила его очередь, он с трудом нашел свой собственный шар, а немного погодя чуть не распорол сукно на бильярде.
— Что с вами? — спросил доктор. — В погребке вы играете прямо мастерски.
Остерхаут, бормоча что-то, снял очки, протер их и хотел было продолжать играть, когда доктор Циммертюр холодно остановил его:
— Остерхаут! Что вы делаете?
— А что, господин доктор?
— Вы смотрите поверх очков! Почему вы это делаете?
— Разве я…
Кельнер растерянно смотрел на своего обвинителя, который ответил ему весьма странно: он достал из кармана кусок газеты, форматом напоминающий экстренный выпуск, и на расстоянии протянутой руки поднес его к лицу собеседника.
— Что там напечатано, Остерхаут?
Кельнер молчал. Тогда доктор сделал нечто, что можно было объяснить только последней вспышкой опьянения: он сорвал с кельнера те самые очки, которые только что подарил ему.
— Можете вы теперь прочесть, что тут напечатано, Остерхаут?
Поперек всего листка было напечатано жирным шрифтом:
УБИЙСТВО НА КЕЙЗЕРГРАХТА ниже, более мелким шрифтом: «На след преступника напали».
С глухим стоном кельнер Остерхаут опустился на стул.
5
Свет от лампы над бильярдом поблескивал в толстых стеклах очков на зеленом сукне — подарке доктора. Доктор ни на секунду не спускал глаз с их владельца, когда снова заговорил:
— И неужели вы сделали это, Остерхаут, из-за каких-то жалких десяти гульденов?
Кельнер молчал. Все его огромное тело сотрясалось.
— Не из-за денег, не правда ли? Из-за его улыбки? Да?
Глаза кельнера вспыхнули.
— Его… его проклятая усмешка!
— Сколько вам лет, Остерхаут? Шестьдесят?
Язык кельнера задвигался, точно на ржавых петлях:
— Шестьдесят четыре. И я кельнер… и рад, что кельнер… приходится бегать… и кланяться… приходится сносить все их усмешки, будь они прокляты!
— Вы решились на это сегодня вечером? Я прочитал это решение на вашем лице, хотя сначала не мог понять, что именно я прочитал. Но скажите мне вот что, Остерхаут! Когда именно вам пришла в голову мысль о вашем алиби?
Глаза кельнера сверкнули — черные, как глубина колодца.
— Тоже сегодня вечером?
Кельнер молчал, сжав губы.
— Давайте-ка сложим два да два и посмотрим, что у нас получится. Вам шестьдесят четыре. Значит, это было несколько лет тому назад… скажем — пять, шесть… когда вы заметили перемену у себя, вот тут, наверху?
Доктор указал рукой на верхнюю часть лица. Кельнер вскочил.
— Вы… вы сам дьявол! Я… я…
— Что вы там еще придумали? Мало вам одного убийства в вечер? Я так и думал, я так и думал. Пять, шесть лет тому назад вы стали замечать, что ваша близорукость проходит. Это явление, встречающееся у большинства стариков: те, у которых раньше было нормальное зрение, делаются дальнозоркими, а к близоруким людям возвращается нормальное зрение. Но вместо того чтобы сказать об этом кому-нибудь и бросить носить очки, вы молчали и пользовались вашими очками как надежным прикрытием. Никому и в голову не придет заподозрить человека, «слепого как сову», если бы что-нибудь случилось, когда у него разбиты очки! Не правда ли? И еще по той же причине никто не мог понять, куда исчезают товары по ночам из погребка…
Остерхаут, который слушал его с горящим взором, испустил вдруг вой — вой, который заставил всех более или менее трезвых посетителей погребка в ужасе вскочить с мест. В погребок вошел молодой Схелтема, такой же лощеный и элегантный, как всегда. Остерхаут поднял дрожащий палец и, указывая на него, проговорил, тяжело дыша:
— Он! Это он! Но… но…
Не обращая на него внимания, доктор обратился к молодому ценителю жизни и спросил его коротко:
— Ну как? Что?
— Газ. Уверяю вас, он двигался в темноте как кошка! Он посмотрел на кровать, куда я уложил своего двойника из подушек, удостоверился, что я там лежу и плотно ли закрыты окна, открыл газ и исчез. Все это не отняло даже и трех минут, причем он не задел ни одного стула и не произвел даже намека на какой-нибудь звук. Вы, доктор, прямо непостижимы! Я благодарю судьбу за то, что бросился тогда за вами, и беру назад каждое сказанное мною слово. Когда вы читаете лекции? Завтра же приду слушать вас.