— Я не хочу тебя убивать, — сказал Пелтрок.
Но Хуран его не слышал, он прижал Пелтрока к полу и колотил его, не обращая внимания на то, попадает ли он по лицу, по груди или по гениталиям. Пелтрок почувствовал, что у него сломалось ребро, он хотел, чтобы его вырвало. Аутсайдер не думал, его не учили рукопашному бою. Если бы учили, Пелтрок был бы уже мёртв. Нужно было держаться за эту мысль, пока его тело получало удар за ударом. Держаться… Нож. Нужно не выронить нож.
А затем аутсайдер был уже в другом конце комнаты, он держал на руках тело своей возлюбленной. На его фоне она казалась такой маленькой, словно кукла.
Пелтрок, должно быть, на мгновение потерял сознание. Аутсайдер решил, что он умер. Мир был… грязнее… его звуки и изображение были не такими отчётливыми, какими они должны были быть. Он оглох и ослеп на один глаз. Он вскрикнул от шока, но не услышал этого. Это всего лишь кровь в глазах и ушах, — успокаивал он себя после момента паники. И он настолько ослаб, что крик, который, как ему казалось, мог поднять мёртвого, в другом конце комнаты не было слышно. Хуран не знал, что он в сознании… что он жив.
Если не считать добровольной смерти, он мог сделать лишь одно. Он заставил себя встать, бросился на Хурана с лезвием размером с меч, воткнул его в спину, сквозь сердце, а затем провёл лезвием влево, во второе сердце. Так его учили убивать галлифрейца мечом, и это был первый случай, когда ему пришлось воспользоваться этим навыком. Аутсайдер один раз дёрнулся и свалился вперёд, на свою возлюбленную. Его кровь легко стекала с лезвия, капала с рукояти.
Ноги Пелтрока подкосились, и он снова потерял сознание.
На три этажа ниже камеры бесконечности большой колокол Паноптикума начал бить девять колоколов. Это было слышно по всему этажу главного помещения Наблюдения За Временем.
Кардинал, отправленный искать Доктора, едва успел отойти от Президента, как в конце зала возникло движение. Ворча, толпа повелителей времени неохотно расступалась. В центре этой суматохи был Доктор; в одной руке он держал свою шапочку, а другой пытался расчистить себе дорогу.
— Простите, я опоздал, — говорил он, хотя его почти никто не слушал. Он протолкнулся мимо группы Ларны и подошёл к Президенту.
— Я много пропустил? — спросил он, тяжело дыша и с широкой улыбкой натягивая на голову шапочку.
Это был тот, кто пригласил на Галлифрей инопланетян, бывший наставник Ларны. Теперь он стоял рядом с Президентом, меньше, чем в трёх метрах от неё. В то время как все внимательно смотрели на огромный дисплей в центре зала, Ларна не сводила взгляд с Доктора. Он был рядом с несколькими своими коллегами из Верховного Совета, с теми, кто были его друзьями, как Хедин и Магистрат. В своей красной мантии он вёл себя абсолютно естественно, словно это была его повседневная одежда. Но, несмотря на блеск его глаз и улыбку, Ларна чувствовала в нём грусть. Причину этого было легко понять. В отличие от всех остальных (кроме бедняги Савара), Доктор путешествовал. Он был тем, кто видел другие небосводы, оставлял следы на чужих планетах. Иметь такую свободу, а затем лишиться её… это, должно быть, бесконечно хуже, чем никогда её не испробовать.
Обречённый наблюдать за вселенной на экране мониторов, а не ходить по ней.
— Оба флота сейчас в Вихре, — сообщил Доктору Хедин.
— Они вот-вот прибудут, — поправил его Президент.
Колокол ударил девятый раз.
— Ну вот, — сказал Доктор. — Я ни каплю не опоздал, я абсолютно вовремя.
Пространство и время изящно развернулись, и два космических флота появились на выделенных для них позициях, каждый над своим полюсом Пазити Галлифрея.
Даже самого поверхностного взгляда было достаточно, чтобы сказать, что оба флота были построены расами, которые эволюционировали по абсолютно разным траекториям на противоположных концах галактики.
Один состоял из огромных грубых конструкций из тёмного металла. По целому ряду практических причин — к примеру, из соображений простоты производства и ремонта в боевых условиях — всё, что выходило с роботизированных конвейеров и космических доков, было модульным, простым в сборке, стандартизированным, и все корабли выглядели очень похоже. Единственным отличием был размер: самые маленькие истребители были поперечником от силы три метра, а флагман имел диаметр больше трёх миль. У них были все защитные экраны, щиты, и силовые поля, которые только можно было ожидать от боевого судна, но помимо этого у них ещё была толстая броня, деление корпуса на отсеки, запасные части и перестраховки, которые в любых других обстоятельствах показались бы нелепо избыточными. Некоторые расы воинов любили украшения — узоры на рукоятях мечей или на космических доспехах. В этом флоте не было ничего такого. Всё было исключительно функционально, и хотя корабли были красивы (в том же смысле, как красивы поршневые двигатели или подвесные мосты), в этом не было искусства, только массовое производство. Этот флот завис над северным полюсом Пазити Галлифрея, абсолютно неподвижный.
Другой флот больше радовал глаз. Каждый из кораблей обладал идеальной радиальной симметрией. Они были похожи на снежинки и освещались изнутри, искрясь на фоне ночного неба, словно пойманные звёзды. И подобно снежинкам, каждый из них не был похож на других. Но это не было связано с эстетикой. Их технология была основана на кристаллических структурах, оптическая информация проходила, распространялась и преломлялась в сложных призматических формах. Строители этих кораблей могли выращивать алмазы в ёмкостях и культивировать их в процессе их формирования на атомном уровне. Это был идеальный материал для тех, кто умел им пользоваться: лёгкий, твёрдый, почти не деформируемый и не разрезаемый. Алмазные корабли, сиявшие как хрустальные люстры, были такими же функциональными, как и металлические корабли противника. Хотя материнский корабль был огромен, другие корабли преимущественно были меньше кораблей противника. Они кружились и роились вокруг материнского корабля по тщательно продуманным траекториям, казавшимся со стороны хаотическими.
Логистика битвы, логика действия и противодействия означали, что эволюции военных технологий двух рас сближались за время их долгой войны. С поправкой на различия в биологии и технологии два флота были примерно одного размера: около сотни крупных боевых кораблей и примерно в десять раз больше кораблей поддержки. В большинстве обстоятельств тактики сходились на том, что пары крупных кораблей было достаточно для покорения одной планеты.
Два флота были разделены в пространстве, но лишь символически. Их ближайшие друг к другу края отстояли друг от друга примерно на две с половиной тысячи миль, что было вполне в пределах возможностей их оружия. Луна не представляла собой физическое препятствие, оба флота могли начать боевые действия не сходя с места. Управляемые ракеты вполне были способны облететь вокруг Пазити, гравитационные линзы могли заставить энергетические лучи обогнуть толстую атмосферу луны. Или же, если бы это показалось излишне изощрённым, в обоих флотах почти любой корабль среднего размера имел орудия, способные расколоть луну, а более крупные корабли могли использовать гравитронные лучи для того, чтобы направить её радиоактивные обломки в стратегические точки вражеского флота.
Оба противника к этому времени уже знали сильные и слабые стороны своего врага. За время войны обе стороны собрали более чем достаточно данных для предсказания возможного итога сражения. Как шахматные компьютеры или гроссмейстеры, боевые компьютеры могли думать на несколько ходов вперёд. Как цепочка падающих домино, последовательность событий была неизбежна. Очень быстро, в течение десяти-двадцати секунд, обе стороны будут знать о том, кто выиграет, а кто проиграет.
На ранних стадиях войны обе стороны брали пленных, вражеские суда захватывались ради научного анализа или даже просто ради использования в качестве сырья. Почти всё, что противники знали друг о друге, происходило из этих источников. Базы данных, зонды разума, запечатанные приказы на особые случаи, анализ научных достижений, шифры связи. Всё это победители добывали на поле боя. И победитель получал преимущество во всех будущих сражениях. Очень быстро стало стандартной тактикой, когда проигрывающая сторона запускала самоуничтожение всех оставшихся видов оружия, реакторов и батарей. Вся эта энергия вырывалась мгновенно огромным взрывом, из-за которого даже крохотный кусочек твоей технологии не попадал во вражеские руки. Разумеется, при правильном выборе момента этот взрыв зачастую уничтожал и большую часть вражеского флота. За время войны стало высоким искусством вычислить оптимальный момент для совершения массового самоубийства — позволить врагу подойти ближе, но не слишком близко, чтобы тот не испугался и не сбежал в гиперпространство. Теперь практически любой боевой корабль при самоуничтожении мог унести с собой на тот свет небольшой планетоид, а в нескольких исключительных случаях «само»-уничтожение боевого флота приводило к опустошению целых планетарных систем.