Аппарат-новинка назывался странно и непривычно: "Внутри мгновения". Аппаратом пользовались только те, кто спешил. Дуона - жена Путешественника - спешила. Завтра начинались занятия в школе. Она провела летние месяцы, работая в астроагрофизическом саду. Растения росли в среде прозрачной, как стекло. Они не уходили корнями в почву. Почвы не было. Ни под ногами пешеходов, ни под корнями растений. Не было земли. Ее доставка сюда обошлась бы слишком дорого. Все было искусственным в этом маленьком, созданном в космосе мире. И только растения напоминали о родной планете, отдаленной, похожей отсюда на большой, освещенный внутри шар. Дуону провожал древний старец Буур - начальник экспериментальной станции. - Не люблю чрезмерной скорости, - оказал он, улыбаясь и показывая на аппарат. - Она не дает сосредоточиться, забыться, поскучать. Она напоминает тебе, что спешит все: и анеидаец, и его бытие, и даже как будто сама цель внутри и вне тебя. Не сердись на меня за эти нелепые мысли. Я стар, и мне пристало быть смешным и медлительным. До свиданья, Дуона. Мы будем вспоминать тебя. "Внутри мгновения" сидели еще четыре пассажира с соседней станции. Название аппарата соответствовало его сущности. Он доставил бы Дуону с быстротой, соответствующей его названию. Но один из пассажиров пожелал замедлить мгновение. Он летел на какую-то научную конференцию с докладом и желал обдумать пришедшую ему в голову идею здесь, в отрицавшем пространство аппарате. Излишняя быстрота (вернее, ее сознание) мешала ему собраться с мыслями и сосредоточиться. Дуона улыбнулась. Она согласна на замедление, если оно, разумеется, будет не слишком ощутимым. Согласились, хоть и неохотно, и трое остальных. И вот мгновение замедлилось. Ученый обдумывал мысль... Позже, когда скорость вновь увеличилась, ученый сказал Дуоне: - Я знавал вашего мужа. Что слышно о нем? Дуона ответила не сразу. - Не знаю. Ничего не знаю ни о нем, ни о его друзьях. И это ужасно. - Я мог оказаться на месте Путешественника, - сказал ученый, - но комиссия выбрала не меня, а его. - Вы физиолог Рат? - Да. - Я слышала о вас от мужа. Ученый усмехнулся. - Мы не были друзьями. Скорей наоборот... Повторяю: я мог бы оказаться на его месте, но, увы, комиссия остановила свой выбор на нем. - И вы остались... - Не совсем. Я остался здесь, и я отправился вместе с ними. Дуона удивленно взглянула на своего спутника. - Вместе с ними отправился прибор, в который я вложил добрую половину своего "я". "Внутри мгновения" остановилось. Рат вышел первым. И сразу скрылся. Дуона не успела его спросить, о каком приборе он говорил. И в его словах, и в тоне, которым он говорил, чувствовалось, что он что-то знал о пропавшем без вести космолете. Выйдя из "Мгновения", Дуона глубоко вздохнула. После двух месяцев пребывания на экспериментальной космической станции она снова дышала не искусственным, а естественным, живым воздухом, пахнувшим опадавшими листьями и осенними цветами. - Дуона! Она оглянулась. В моросящем дожде стояли ее мать и сестра. - Ну, как "Внутри мгновения"? - спросила сестра. - Не успеешь подумать, а уже здесь? Исполнение быстрее желания? - Да нет, мне не удалось воспользоваться быстротой. Физиолог Рат попросил замедлить движение. Он обдумывал какую-то новую идею... - Обдумывал? Он всегда поступает так. Считается только со своими желаниями. - А ты знаешь Рата? - Еще бы. Я сдавала ему экзамен по физиологии. - Он талантлив? - спросила Дуона. - Да, - ответила ей сестра. - Очень талантлив. Говорят, ему удалось создать электронный мозг исключительной силы. Но Рат не удовлетворен им и продолжает работу над его совершенствованием... Работать с ним нелегко. Ужасный характер! Но мы совсем забыли о маме. Мама! Как тебе кажется, Дуона очень изменилась? - Ничуть. Такая же, какой была. Комнаты показались Дуоне слишком просторными. На экспериментальной станции она жила буквально в клетушке. И долго не могла привыкнуть к тому, о чем ежесекундно осведомляли ее чуточку растерявшиеся ощущения. Сначала ей там показалось, что изменились законы оптики. Все было или слишком близко, или слишком далеко. Искусственный маленький мир, созданный почти в вакууме, мир без биосферы и атмосферы, играл с ней, с Дуоной, в удивительную и отнюдь не забавную игру. Он то предлагал ей бесконечность взамен конечного, то подсовывал ей конечное, но какое! Маленькая станция, она же мир, ощущалась, помимо воли, как бездонное пространство, вращающаяся вечность. Лишь потом Дуона освоилась с крошечным миром, заброшенным в бесконечность. И вот вокруг нее, рядом с ней и в ней самой вновь возникло привычное бытие, прирученное милое время и обжитое пространство, уютное, как детская комната... Поговорив с матерью и сестрой, рассказав им о своих впечатлениях, об экспериментальной станции, Дуона ушла в свою комнату. Просторный мир! И деревья детства и юности за полупрозрачной стеной... Дуона была встревожена. Ей поминутно вспоминался кибернетик и физиолог Рат, его тонкая длинная шея и сардоническая усмешка на недобрых губах. Его голос и его слова, полные затаенного смысла: "Я остался здесь и отправился вместе с ними". В черных его глазах было злорадное выражение. Оно, это выражение глаз, уверяло Дуону, что он, Рат, настолько подчинил себе время и пространство, что мог быть одновременно рядом с ней "Внутри мгновения" и где-то в бесконечности космоса с затерявшимся космолетом. Усилием воли Дуона прогнала эту мысль. Нелепость. Вздор. Кибернетик не мог создать прибор, вобравший в себя его личность, прибор, продолжавший личность его создателя... Это противоречило бы всем законам природы... Но было очевидно, что Рат ненавидел Путешественника... Где он сейчас? Жив ли? Прошло так много томительно долгих лет. Дуона боялась воспоминаний. Твое Второе Я не возвращало ей ничего из прошлого, потому что она не хотела этого. Она все еще надеялась, что увидит мужа живого, радостно пребывающего в настоящем мгновении, а не в отчужденном расстоянием прошлом, отраженном в сознании искусственного механизма. Дуона была внучкой знаменитого биоэнергетика Э-Лана. Его открытия на десятилетия определили направление движения науки и техники. После того как Э-Лану и сотрудникам его грандиозного института удалось создать первые биомеханические машины, так называемые "машины искусственных мышц", в которых протекали быстротечные биохимические реакции, на планете Анеидау началась новая промышленная революция. Она проходила в борьбе с консервативными техниками и инженерами. Социологи и экономисты поспешили заверить всех, что наступает новая эра эра невиданного расцвета биологии и биохимии. Они предвещали скорый конец инженерной эпохи. На смену техникам и инженерам, предсказывали они, идет новый анеидаец, биоэнергетик, более близкий к живой природе, чем к мертвой. Эти экономисты и социологи слишком увлекались новыми научными идеями и недооценили значение старых. Биоэнергетические механизмы и машины все же остались механизмами и машинами, хотя многие процессы, происходившие в них, были заимствованы у живых организмов. Открытия Э-Лана оказали влияние не только на технику, но еще больше на медицину. Были разгаданы действия гормонов. А затем выяснилось то, о чем не подозревали ученые: выяснилось значение воды и электромагнитного поля во внутренней динамике всех организмов. Раскрылись самые загадочные стороны биохимического явления, называемого жизнью. И все это сделал Э-Лан и его школа, Э-Лан и ученики его учеников. Э-Лан умер рано, и внучке, рассматривающей черты его лица, воспроизведенного в пространстве Твоим Вторым Я, казалось странным, что дедушка был совсем еще молодым человеком, почти юношей. Имя давно умершего дедушки было у всех на устах - у педагогов, и ученых, и даже у людей, не имеющих никакого отношения к модной науке биоэнергетике. Именем Э-Лана были названы города и парки, где прогуливались влюбленные, школы и больницы, улицы и космические вокзалы, исследовательские институты и театры, детские ясли и учреждения для престарелых. Дуоне, разумеется, это было приятно, но вместе с тем и досадно. Для всех она, Дуона, была прежде всего внучкой знаменитого деда, а затем уже лицом, существующим безотносительно к нему. Радостное ощущение полной и независимой жизни ей впервые вернул он, Путешественник, ее будущий муж. Для него Дуона была только Дуоной, умной и красивой девушкой, ценной благодаря своим, а не чужим качествам, милой и неповторимой. Он разговаривал с ней так, словно не знал о ее великом дедушке. А может быть, он и в самом деле не знал? Он, физиолог, образованный анеидаец? Как выяснилось позже, он был поклонником Э-Лана, не устававшим удивляться гению великого биоэнергетика. Но именно это обстоятельство и заставило его не упоминать имя Э-Лана при Э-Лановой внучке. Дуона была так прекрасна, что не нуждалась ни в чем, пополняющем ее достоинства. Впоследствии, незадолго до своего полета в бесконечные дали, он признался ей, как трудно было ему не заговорить с ней об Э-Лане и биоэнергетике. Он как раз писал статью о жизни Э-Лана. И это имя буквально вертелось на кончике его языка. - Ну а сегодня? Сейчас? - спросила его Дуона. - Сегодня разве это имя не вертится на кончике твоего языка? Он рассмеялся. - О! Нет. На кончике моего языка вертится только твое имя. И я не устаю его повторять. "Дуона"! Он произносил это слово не так, как другие, а чуточку растягивая гласные. Он произносил это имя так, словно оно своим звучанием обозначало не только ее, его жену, но весь окружающий мир! Она очень походила на своего юного деда, хотя пока еще ничего не создала. - Дуона! В этом слове для него был и мир, и она, и еще что-то прекрасное, еще не открытое, что-то неизмеримо более интимное и неуловимое, чем мир. Это слово облекало плотью его мысли о ней, оно, как эхо в лесу, откликалось ему и во сне и наяву. Оно было звук, точнее - созвучие, но разве может созвучие, чередование согласных и гласных так совпасть с образом женщины, так охватить всю ее сущность - от быстрых ног до смеющихся милых, умных и наивных глаз? Еще мать ее впервые произнесла это слово, и оно с тех пор проникло в нее и прониклось ею. Мать этим именем выразила невыразимое. - Дуона! - повторял он. Но ведь должен был наступить миг без него, миг, растянувшийся на дни, месяцы, годы. Этот миг приближался... Затем он наступил. Но Дуоне не хотелось вспоминать об этом. Она вспоминала те быстротечные годы, которые провела вместе с мужем на Анеидау. Их было немного. Они в ее сознании были мигом. Он был влюблен в нее и в познание. В нее и в музыку. В нее и в природу. В нее и в жизнь. И это было чудесно, что он был влюблен не только в нее, думал не только о ней. Он много работал, готовясь к полету в неведомое, и заражал ее своим энтузиазмом. Она часто вспоминает, как он привез ее в Институт биосферы, расположенный недалеко от Северного полюса, в крае, где управляемые термоядерные реакции дали ученым возможность создать искусственные климаты, воспроизвести историю биосферы. - Выход в космос, - говорил ей Путешественник, - изменил характер нашего мышления. Только тогда анеидайцы оценили по достоинству учение о биосфере, созданное великим натуралистом и мыслителем И-Наду. Понятие биоценоза, понятие сообщества живых существ проникло во все умы. Все поняли - даже писатели, пишущие научно-фантастические романы, - что анеидаец не только создание истории, природы и общества, но и часть биосферы. Он неразрывно связан с сообществом растений и животных, макро- и микроорганизмов, с которыми он составляет одно неразрывное целое. Только познав эту самую железную необходимость из всех необходимостей, анеидаец обрел свободу и начал завоевание космоса. И-Наду первый высказал чрезвычайно важную мысль: анеидаец не сможет существовать в космосе без биосферы, без родной среды. И действительно, космические корабли стали островками нашей биосферы, заброшенными в бесконечность. Анеидайцы, отправляясь в даль космоса, брали с собой растения, чтобы воспроизвести искусственную среду, создать биоценоз, крошечный дубликат своей планеты в летящем корабле... Одним наукам пришлось потесниться, чтобы уступить место другим. Первой это осознала математика. Столько веков она служила физике и технике, но теперь она перешла на службу биологии, потеснившей и физику и технические науки. На службу новой биологии, вобравшей в себя и физику, и химию, и биохимию, и биоэнергетику, биологии, ставшей наукой всех наук. Она слушала его и смотрела. Их окружал экспериментальный мир, мир, созданный эволюционистами, знатоками биосферы. Входя в помещение, воспроизводившее один из ранних анеидологических периодов, им пришлось надеть специальные костюмы. Живая история планеты экзаменовала не столько их умы, сколько их чувства. Но и в архаичном мире ранних периодов планеты Дуона испытывала радость бытия. Ее муж был рядом с ней. Она слышала его голос. Она чувствовала его рукопожатие. Почему она не отправилась вместе с ним в дали космоса? Сколько раз она задавала себе этот вопрос. Почему она осталась дома? Правда, существовало множество причин для того, чтобы она осталась на Анеидау. Одна из причин это ее специальность. Педагоги, воспитатели детей, не нужны были на космическом корабле, где летели только взрослые. Но были и другие причины, более важные. Ее родной дядя был председателем отборочной комиссии. И он ей сказал бы: - Почему я должен сделать исключение для тебя, Дуона? У многих участников экспедиции ведь тоже есть жены. Нет, дядя так не сказал бы. Он был слишком добросердечен и тактичен. Пожалуй, он мог пойти навстречу ее желанию - он так любил ее. И поэтому именно она не стала его просить. Милый, великодушный дядя, достойный сын своего великого отца - биоэнергетика Э-Лана. Она не могла допустить, чтобы дядя ради нее совершил сомнительный поступок, поступок, бросивший тень на его репутацию. У других участников экспедиции ведь тоже есть жены. И поэтому Дуона не полетела вместе с мужем, а осталась на Анеидау. О космолете не было получено никаких дополнительных известий. В тот день и в тот час, когда прервалась связь с ним, Дуона была в гостях у д