– Как думаешь, сделать цветные окна – хорошая идея? – внезапно оживилась Аста.
– Мне кажется, это намного лучше, чем вынашивать твоих арахнисов!
– Почему до этого никто не додумался? Можно же создать разноцветные картины на стекле!
– Вынуждена тебя огорчить: до витражей додумались задолго до тебя, – саркастически заметила я и добавила. – Ты поосторожнее со своими колючими питомцами. Когда они там вылупятся?
– Сегодня, но этот… эксперимент… сразу его проводить нельзя.
– Надеюсь, я буду заглядывать, сообщи, когда что-то решишь.
– Обязательно, дорогая, до встречи.
Выйдя из дома Асты, я подняла воротник и раскрыла прозрачный пластиковый зонт, который до пояса защитил меня от вновь начавшегося снега. Снова равномерный унылый холод: не настолько холодно, чтобы надеть шапку, не настолько тепло, чтобы обойтись без неё. Я уныло брела домой по почти пустынной улице и думала об Аи Ной. Она улетела восемь лет назад вот также с крыши и оставила после себя пустоту и безнадёжность. И её не спасли бы ни раскрашенные дома, ни разноцветные арахнисы… Тишина с хрустом разламывалась от моих шагов, как яичная скорлупа. И странно смотрелись на белом мои зелёные ботинки с красными шнурками. Цветами в одежде и интерьере люди мучительно пытаются заполнить растущее белое пространство. Белый должен распадаться на все цвета спектра, и только чёрный является отсутствием цвета, но все мы, живущие сейчас, знаем, что белое – это пустота.
Я вхожу в дом, где на стенах висят пёстрые веера, раскрашенные Аи Ной, скачиваю бокал вина. Мне не нужен его вкус, мне достаточно звука, поэтому даже не приходится заправлять картридж. Для меня играет виртуальный Моцарт, я впитываю каплю за каплей, звук за звуком и падаю на кровать, не раздеваясь.
***
Аста вытягивает стройные белые ноги, выразительно контрастирующие с глубокой синевой дивана, она в домашнем платье цвета вишнёвого киселя, чуть вьющиеся волосы собраны в небрежный узел, из которого воинственно торчат два карандаша. Её лицо сияет. Она кладёт мою руку на своё бедро, и я ощущаю какое-то шевеление внутри. Мой желудок моментально скручивается, как будто его отжимают в стиральной машине. Какой кошмар, до какого ужаса могут додуматься люди, чтобы не сойти с ума…
– Больно? – спрашиваю я, подавляя желание отдёрнуть руку. Отвращение к тому, что моя сестра делает со своим телом, написано у меня на лице.
– Больно, но терпимо. Человечество настолько отвыкло от того, чтобы испытывать боль, что это неестественно, не находишь? Это такое новое для меня ощущение, оно отрезвляет, и потом… я ведь сама выбрала.
Внезапно приходит мысль о том, что Аи Ной испытывала другую боль, гораздо более сильную. Если бы она могла отвлечься на вот такую, физическую, то, возможно, всё было бы иначе.
Я неотрывно смотрю, как отвратительная новая жизнь вибрирует под тонкой белой кожей. Серые пауки умеют прыгать, поэтому они в закрытом террариуме щетинятся острыми, как спицы, лапками. Мне кажется, что они там сталкиваются и позвякивают, хотя это невозможно.
– Ты могла бы написать о них статью или даже серию, сама ведь жалуешься на нехватку материала, – сестра неуверенно смотрела на меня.
– Об арахнисах пишут постоянно.
– О таких нет. И потом мало кто писал о том, что сейчас делаю я. А ты можешь взять интервью у очевидца.
– Убедительно. Можно мне тоже попробовать? – решаюсь я.
– Тебе ведь нужно сначала проконсультироваться с твоим врачом, обработать кожу… – начала Аста.
– Да ерунда всё это. Хочу поймать это твоё ощущение.
– Для статьи?
– Было бы честнее писать от первого лица, – улыбнулась я.
Мне представлялся звук, с которым ножницы режут настоящую бумагу. Я никогда его не слышала, но думала, что услышу, когда арахнис разрежет мою кожу. Так вот этого не было. Не было никаких звуков. Я даже не сразу поняла, что мне больно и что это моя кровь. Мой мозг оказался не готов к подобной информации. Он вспомнил Аи Ной в крови на белом песке, коралловый двухэтажный дом в снегу, мимо которого я недавно проходила, офисный документ с подчёркнутыми красным словами, и только потом сигнал о боли и тошнота от отвращения. Потом косметический пластырь на ранку, и Аста заботливо прячет серую тварь назад. Я смотрю, как она небрежно закрывает террариум, мне кажется, что крышка прилегает неплотно.