Адмирал Соснихин».
Радиоперехват с борта самолёта:
«Я над опушкой. Хочу нажать рычаг сброса, но не вижу сигнала. Дайте сигнал, а то не сброшу.
Пилот Мох».
Из мыслей вслух генерала Лиминько:
«Мох — баран!».
Над опушкой джунглей взвилась красная ракета. «Ура! Сигнал!», — заорал ошалевший от чесночного запаха пилот Мох и до отказа вдавил в пол рычаг с надписью «сброс». Из зелёного моря джунглей тут же раздался залп бамбуковых зениток, и вокруг самолета стали рваться кокосы с нитроглицерином.
— Прекратить сброс, — распорядился Мох, — я не вижу, куда сбрасывать.
Контейнер с холодцом завис на одном страховочном ремне и угрожающе раскачивался в двухстах метре земли.
— Отцепи студень, сволочь, — надрывался Лиминько в наушник танкового шлема, который не работал.
Геркулан Севастопуло забрался на дуло гаубиц и начал передавать распоряжение генерала сигнальными флажками. Уже на третьем взмахе флажка он был убит наповал ягодой шиповника, выпущенной из дула духовой трубки с нечеловеческой силой. В ответ Процюк прошёлся по опушке из огнемёта — вспыхнули сухие баобабы и секвойи.
Липози и повстанцы весело наблюдали эту картину с другой стороны опушки.
— По всем признакам генерал изучал военное дело по передаче «Служу Советскому Союзу», — заметил Секеч и скомандовал: — По товарищам! Картечью! Беглым! Огонь!
Отрывисто и грозно заговорили самодельные пушки повстанцев, и позиции генерала Лиминько скрылись в дыму. Из дыма периодически доносились крики дурака Моха:
— Куда сбрасывать? Я не ощущаю дистанции!
Наконец майор Процюк не выдержал и нажал кнопку ракеты «земля-воздух». В дыму вспыхнуло пламя, и все в последний раз услышали крик Моха:
—Сброс отменяется — в меня попали!
Затем раздался характерный свист, и цистерна с холодцом рухнула на опушку леса, распространяя сильнейший запах чеснока и душистого перца.
Воцарилась гробовая тишина — обе стороны выжидали. Первым не выдержал соблазна людоед Лигупа. За время оккупации он съел 384 сибирских стрелка, которых заманивал в джунгли пластмассовыми пельменями.
—Назад! — закричал Липози, но Лигупа уже сидел на цистерне и свинчивал массивную крышку люка.
Из блиндажа Лиминько стрельнул дум-думом. Лигупа с нтересом посмотрел на собственную печень и скатился на землю.
— Один-один, — потёр руки Лиминько, — будем ждать дальше.
Липози нервничал и кусал ноготь.
— Командир, надо применять химическое орудие, — сказал Секеч, — иначе они перестреляют нас, как куропаток!
— Применяй! — приказал Липози и натянул противогаз.
На опушку вынесли Вонючку Пью и уложили на станину.
— Газы! — скомандовал дедушка Секеч и с натугой выдернул из Пью чопик.
Над поляной начал со свистом стелиться пищевой газ двухмесячной давности. Повстанцы надвинули на лица самодельные респираторы и уткнули лица в землю. Полковник Автандил Курихара, пользуясь затишьем, юркнул в пункт связи, где сидела его старая боевая подруга связистка Клоц и ожесточённо стучала ключом Морзе.
— Стучим потихоньку, — тихо сказал Автандил и ласково поцеловал Клоц в спину.
Связистка глубоко вздохнула и начала снимать сапоги. Автандил ей нравился, но в глубине души она тайно любила жилистого прапорщика Колотило, которого летом видела голым во время порки шпицрутенами.
Трясясь на связистке, Автандил первым уловил странный запах в комнате и сначала подумал, что это Клоц не выдержала нагрузки.
«Я — мужик», — с уважением к самому себе подумал Курихара, но тут вдруг обнаружил, что связистка Клоц перестала двигаться ему в унисон и, что самое страшное, не дышит. Полковник пощупал пульс связистки. «За что?» — с горечью подумал он и, натягивая противогаз, бросился в штабной блиндаж.
В штабном блиндаже согласно графику проходила политинформация на тему: «Гониния — планета контрастов».
Политинформацию читал замполит Невяжский, будучи в офицерском противогазе.
— Вы, что — поехали?! — завопил Курихара. — Отставить немедленно!
— «Таким образом, мы придём к победе коммунистического труда», — твёрдо закончил Невяжский, снял противогаз и сразу задохнулся.
Курихара побежал в наблюдательный пункт. По пути он обнаружил отравленных латышских стрелков, сибирских следопытов, венгерских гонведов и террористов из Хайфы. «Всё пропало — мы остались одни!» — прошептал полковник и заплакал. «Не плачь, Автандил, — вдруг раздался в наушниках голос генерала Лиминько, — иди к нам». Курихара пошатываясь вошёл в наблюдательный пункт и уткнулся в перископ. Над цистерной развевался флаг Гонинии — на белом фоне свиная сосиска с надписью «Мы — за мир!» Со всех сторон цистерны сидели повстанцы и жители города и делили поровну холодец, который тут же кушали.