Вскоре та отяжелела,
Но на месяце четвёртом
Подняла предмет тяжёлый
И нарушила процессы.
От натуги у Онасис
Разорвалась перепонка,
И мгновенно наступили
Преждевременные роды.
К изумлению старейшин
Выкидыш сказал: «Спокойно!
Заверните меня в шкуры,
Дайте спать, курить и кушать».
Так родился Гайавата
По преданьям и легендам,
По стишкам и прибауткам,
По частушкам и припевкам.
А беда уже спешила:
Из-за моря голубого
Повсеместно появились
Бледнолицые собаки.
Стали строить форт за фортом,
За бесценок брали шкурки,
И, конечно, торговали
Всюду огненной водою.
И Онасис с Оцеолой
Пристрастились к этой дряни,
Стали пить её, заразу,
Ей же, кстати, запивая.
Пусто стало в их вигваме.
Лишь пучки сушёной рыбы.
Дремлет сизая Онасис,
Рядом — голый Оцеола.
Малолетний Гайавата
Их просил неоднократно
Завязать с алкоголизмом
И построить светлый цимис.
Пукнет лишь в ответ Онасис,
Рассмеётся Оцеола,
Бросят чем-нибудь в подростка.
Зря старался Гайавата.
Но развязка наступила.
Как-то пьяный Оцеола
Возле форта часового
Спутал со своей Онасис.
Тот напрасно звал на помощь,
Оцеола его вжарил,
А узнав, что обознался,
Застрелил из арбалета.
Утром воинские части
Окружили семинолов,
И потребовали выдать
Оцеолу и Онасис.
Те, конечно, отказались
И для пущего эффекта
Показали бледнолицым
Окончанья организмов.
Схватка вспыхнула мгновенно.
Но у белых были пушки,
И они одним зарядом
Всех почти что истребили.
Когда белые ворвались
К Оцеоле и Онасис,
Те уже от мармулета
Ничего не соображали.
Оцеола понял: «Вилы»,
И сказал: «Одну секунду».
Бахнул стопку на прощанье
И ударил по тротилу.
Гайавата выжил чудом,
Потому что был он лёгкий,
И его взрывной волною
Унесло в леса Канады.
А Канада пахнет лесом,
Пахнет шишкой и смолою,
Пахнет шкурою бобровой,
Пахнет племенем гуронов.
Над Онтарио и Эри
Золотистые восходы,
Над суровым Мичиганом
Идентичные закаты.
Но и тут уже повсюду
Появился бледнолицый,
Ост-Индийская контора
По пушнине выступает.
И индейцы — дети леса
Им несут бобра и белку,
Лося, волка и енота,
Пуму, выдру и тапира.
Первым делом Гайавата
Заколбасил водосвинку,
И из кожи её прочной
Сшил себе вигвам просторный.
В нём торжественно поклялся
Отомстить он бледнолицым.
За папаню Оцеолу,
За красавицу Онасис.
«Маниту — отец родимый.
Помоги достать винчестер», —
Ныл в вигваме Гайавата,
Жиром тело натирая.
«А зачем тебе винчестер?» —
Вдруг раздался тихий голос.
И у мстителя от страха
Шевельнулся в попе волос.
Видит воин краем глаза,
Чует воин крайней плотью,
Слышит воин краем уха,
Ходит кто-то под вигвамом.
Гайавата с томагавком
Пулей выскочил наружу.
Там его тотчас огрели
Стоеросовой дубиной.
От удара Гайавата
Стал немного нестандартным,
Стал чуть-чуть несимметричным
И длиной всего полметра.
Но одним усильем воли
Он своё расправил тело.
Присмотрелся и увидел —
Перед ним стоят гуроны.
Впереди силач их главный
По прозванью Гойко Митич.
Поплевав себе на руки,
Гайавата принял вызов.
Он не стал тянуть резину,
И ударом в позвоночник
Выбил Митича из перьев,
Из мокасин и из скальпа.
Племя дружно засвистело,
И поднялся Макимоте,
Опытнейший вождь гуронов,
Хотя сам был могиканом.
(Так случается и ныне:
Поднимается Полянкер —
Вождь узбеков и таджиков,
Хотя в общем-то… понятно).
И промолвил Макимоте:
«Я узнал тебя дружище,
Ты — могучий Гайавата —
Покровитель всех индейцев».
«Да, старик, я Гайавата, —
Отвечает Гайавата, —
Расскажи мне поскорее,
Что тут можно уничтожить?» —
«Уничтожить можно много,
Но потом построить трудно», —
Объявил Вонючий Буйвол,
Но его никто не слушал.
«Километрах в двух отсюда
Городок есть Саунд-сити,
И ковбои-негодяи
Нас всё время обижают». —
«Нас в салуны не пускают, —
Голосил Балык из Ваты,