Однако довольно бистро разговор с обсуждения преимуществ осеннего отдыха – согласитесь, что тишина просто-таки зачаровывающая, не то, что летом, когда эти ужасные толпы... – соскользнул на несколько иную тему,
– Мистер Хара, мы очень обеспокоены повторяющимися слухами о возможной акции японского флота в датских проливах. Первый Лорд Адмиралтейства официально уполномочил меня заявить, что это может иметь самые роковые последствия для наших дальнейших отношений, в чем вы, как я понимаю, совершенно не заинтересованы.
– В свою очередь я хочу заявить, что мы совершенно непричастны к этим таинственным попыткам. От имени его превосходительства графа Хаяси я уполномочен заявить, что никакие действия в этом направлении нами не предпринимаются. Упомянутые вами вздорные слухи являются чистой ложью. Я лично по поручению командования Объединенного флота займусь выяснением всех обстоятельств.
Мистер Джонс слушал его, согласно кивая, и был, по-видимому, вполне удовлетворен объяснениями, но все-таки спросил:
– А вы не допускаете, что эта акция может быть предпринята в обход ваших официальных представителей в Европе и в обход вас?
– Нет, – твердо ответил мистер Хара. – Исполнитель предполагаемой акции обязательно должен был бы обратиться ко мне или к господину Мицухаси.
– Тем не менее, от имени Адмиралтейства я заявляю, что постановка минных заграждений в датских проливах, – при этих словах в глазах мистера Хары промелькнул какой-то огонек, – неизбежно влекущая за собой нарушение безопасности мореплавания, гарантом которой является Королевский флот, будет расценена, как акт, враждебный Британской империи, со всеми вытекавшими из этого последствиями. Вы можете хозяйничать как вам угодно в Японском море, это нас не касается, но запомните: Северное море – английское море, и мы не потерпим ничьего вмешательства в этом районе. Адмиралтейство этого не допустит.
Мистер Хара удивленно посмотрел на свою папиросу,
– От имени Адмиралтейства?
– Уж не полагаете ли вы» что Форин Офис может обеспечить безопасность судов, плавающих под британским флагом? – в голосе мистера Джонса прозвучала ирония, смешанная с искренним удивлением. – Защита британских интересов и поддержание порядка всегда возлагалось на Королевский флот.
Мистер Хара с удовольствием затянулся и только потом опросил:
– Но что же тогда делает министерство иностранных дел?
Мистер Джонс снисходительно объяснил:
– Оно занято, в общем-то, тем же самым. В кабинетах и залах. А в море действуем мы, Королевский флот. Это наша святая обязанность. Чего стоят дипломатические ноты, не подкрепленные орудийными стволами?
Мистер Хара промолчал. Мистер Джоне раскурил сигару и несколько брюзгливым тоном продолжал:
– Но кто это может быть? Кто распускает подобные слухи? И вас все это может сказаться на наших приготовлениях?
– Простите, но я ничего не могу добавить к уже сказанному.
Мистер Джонс с отвращением посмотрел на дымящуюся сигару и отбросил ее. Пододвинув кресло поближе, он тихо спросил:
– Вы привезли то, о чем я вас просил?
– Бумагу за подписью посла?
– Да.
– Нет, извините.
Мистер Джонс резко выпрямился в кресле.
– И на что же вы рассчитываете?
Улыбнувшись одними уголками губ, так, что можно было подумать, будто улыбка эта просто померещилась, мистер Хара объяснил:
– Вы не доверяете нам и требуете от нас заранее оправдательный документ, но почему мы должны верить вам больше, чем вы – нам? – и он вопросительно взглянул на мистера Джонса.
Щека англичанина неприятно дернулась, и он, обмякнув, спросил еще тише:
– Так значит, вы отказываетесь?
Мистер Хара бесстрастно ответил:
– Простите, но где ваши гарантии? Вы хотите получить от нас страшную бумагу, и кто знает, как вы намерены использовать ее. Откуда мы знаем, может, заручившись заявлением его сиятельства графа Хаяси, вы атакуете германский флот? Всем известно, как вы и ваши адмиралы смотрите на французов. Может, вы их собираетесь атаковать, милостиво предоставив нам разбираться в той истории, которую вы завяжете. Как вы правильно когда-то говорили, между партнерами должно быть взаимное доверие.
– В таком случае дальнейшие переговоры представляются мне лишенными смысла.