– Грузить. Грузить как можно больше. В бункера, На палубы. Уголь – вот что сейчас для нас главное, – голос Рожественского был тих и ровен, и это путало флаг-капитана еще больше,
– Но броненосцы теряют остойчивость, – ужасаясь собственной смелости, рискнул возразить он.
Каменное лицо адмирала смягчилось, на нем проступило что-то вроде удивления,
– Вздор, обязаны выдержать, раз я приказываю.
Флаг-капитан открыл было рот, но только молча склонил голову. Адмиральские усы чуть шевельнулись.
– Что еще?
– Почта, ваше превосходительство.
– Давайте, – протянул руку Рожественский, не двигаясь с места.
Клапье-де-Колонг привстал, протягивая ему пакеты.
– От нашего посланника в Копенгагене господина Извольского, – пояснил он. – Секретно и весьма срочно.
Рожественский вскрыл пакет, небрежно швырнув обрывки на пол. Пока он читал, глаза его начали разгораться мрачным пламенем, ноздри нервно задергались.
– С-сволочи, – свистящим шепотом произнес он.
– Простите? – не понял флаг-капитан.
– Мерзавцы! – рявкнул адмирал, уже не сдерживаясь, и припечатал бумагу к столу ударом кулака.
Он вскочил, резко отодвинул кресло так, что то едва не опрокинулось. Подойдя к иллюминатору, Рожественский скрестил руки на груди и, глядя на неяркое солнце, с трудом пробивающееся сквозь толстое стекло, прерывающимся от злобы голосом сказал:
– Посланник извещает меня, что по сведениям, полученным из источников, заслуживающих полного доверия, япошки готовят какую-то диверсию в проливах.
– Но ведь мы благополучно прошли узости, – сказал Клапье-де-Колонг
– Да! – порывисто повернулся адмирал. – И это настораживает меня еще больше!
Он подошел к столу.
– Нас извещают, что при выходе из проливов нас могут ожидать японские миноносцы.
Флаг-капитан от удивления даже привстал.
– Японцы? Здесь?!
Рожественский рассмеялся сухим отрывистым смехом, похожим на карканье.
– Здесь. Но мы не артурские самотопы. Ночь 27 января не повторятся, не на того напали. Комендоры будут дежурить при орудиях, вы лично проследите за этим,
– Слушаюсь! – вскочил флаг-капитан»
- Видите! – торжествующе сказал Рожественский, вскрыв следующий пакет. – Я был прав, как всегда. Командир гидрографического судна "Бакан" сообщает, что проходя мимо норвежских шхер, видел четыре миноносца без флагов, идущие под одними топовыми огнями.
– Маскируются под рыбаков?
– Именно! Но меня не проведешь!
Адмирал тяжело опустился в кресло и, поглаживая бороду, задумался. Клапье-де-Колонг затаил дыхание. Наконец Рожественский откинулся на спинку и, усмехнувшись, бросил:
– Хотят меня обмануть. Отлично. Только мы обманем их. Они будут искать мою эскадру на обычном пути – вдоль берега, я же пойду западнее, через Доггер-банку.
– Простите, ваше превосходительство, но ведь там очень много рыбацких судов. Все лоции рекомендуют избегать этого района.
– Именно! Что там еще?!
В двери возник вахтенный офицер.
– Господин адмирал, с броненосца «Наварин» сообщают, что замечен воздушный шар,
– Японцы! – рявкнул Рожественский. – Выследили таки! – Он на секунду задумался и решительно закончил:
– Эскадре сниматься с якоря немедленно!
– Но уголь... – начал было флаг-капитан.
Рожественский издал какой-то невнятный горловой звук, и Клапье-де-Колонга будто ветром вынесло в дверь...
Вот мы и подошли к развязке этой странной истории, через которую красной нитью проходят ложь и предательство. Как каинова печать они отмечают все действия «благородных» господ в золотых эполетах. Мораль, право... В их лексиконе нет таких слов. Водоизмещение, калибр орудий, дальность плавания – вот это они понимают. Привыкшие смотреть на мир сквозь перекрестия прицелов, они не могут представить себе другой картины. Кругозор их ограничен пределом дальнобойности орудий, все, что лежит вне этого круга для них не существует. Весь мир – огромная мишень, не более.
«Совесть моя – славная девушка, с которой я всегда превосходно договорюсь», – так заявил один из Первых лордов Адмиралтейства.{Уинстон Черчилль} Не все его предшественники питали пристрастие к звонким афоризмам, но все они действовали в соответствии с этим высказыванием.
Предать союзника – можно. Отправить на верную смерть собственных матросов – допустимо. Измена? Разве? Всего лишь точный, дальновидный хладнокровный расчет, отличный тактический маневр. А совесть... Ее не видно в мощную оптику корабельных дальномеров.