Новизна обстановки и определенное количество горячительных напитков возымели свое действие. Я был в ударе и с увлечением рассказывал различные удивительные вещи об экзотических японских церемониях, почерпнутые из журнала «Japan Architect».
– Вы японский тоже знаете? – с большим удивлением осведомилась моя попутчица.
– Почему тоже?
– Вы рассказывали о работах немецких, французских, американских ученых.
– Японский знать не обязательно, – выкрутился я. – Все материалы японских ученых публикуются на английском.
О своих скромных знаниях английского я не стал распространяться.
– У вас нет желания пройтись пешком до следующей станции метро?
Конечно, мне не хотелось расставаться, но тут возникла непредвиденная ситуация.
– К сожалению, у меня кончились сигареты, а сейчас их негде купить, так что придется ехать в гостиницу, но я хочу взять ваши координаты и попросить вас о встрече.
– Ну, сигареты это не проблема, – она засмеялась и, с легкостью москвички без комплексов, стрельнула у ночных прохожих полпачки сигарет.
– Я надеюсь, этого вам хватит на первое время, и у вас не будет повода удирать.
Я вернулся к описанию японских церемоний и развлечений самураев. Когда я дошел до описания приемов харакири, она прижалась ко мне, очевидно, от страха. К часу ночи мы подошли к станции метро, и тут она сказала:
– Мне очень далеко ехать домой, а уже поздно. Я, очевидно, заночую у приятельницы. Она с семьей сейчас на даче, а живет тут рядом. Дома я предупредила. Да и вас, пожалуй, сейчас не пустят в гостиницу. Если хотите, пошли со мной. Я думаю, лишняя постель у нее найдется.
Перспектива провести ночь на улице была значительно менее заманчивой, чем провести ночь с милой дамой. Ее подруга жила, действительно, рядом, и квартира у нее была по тем временам роскошная. Обсуждение вопросов инсоляции и японских обычаев настолько затянулось, что на следующий вечер мне пришлось хватать такси, мчаться в гостиницу за вещами, и я еле успел к девяти на первый поезд к Киевскому вокзалу. Я спешил – в Киеве меня ждал очередной конкурс.
ТРЕТИЙ REPRESENTATIVE
В начале моей филадельфийской жизни я тоже принимал участие в конкурсах. В один из них меня втянула наша преподавательница английского – американка Марча. Слова competition и show я знал, но все остальное я не понял. Тем не менее я начал сразу отбиваться от ее предложения принять участие в этом мероприятии, так как никакого отношения к эстрадной деятельности не имел. Слово poster я представлял себе как нечто съедобное. После долгих объяснений на пальцах до меня доехало, что poster – это плакат. Оказалось, что перед каждым ежегодным шоу цветов в Риттенхауз-сквере проходит конкурс плакатов этого шоу. Конкурс проводится чисто по-американски. Всем участникам, вне зависимости от их подготовки и творческих порывов, выдается планшет с нарисованным в одну линию плакатом и предлагается его раскрасить.
Плакат мне не понравился, о чем я не преминул высказаться.
– I don’t like it. May I change the drawing? – гордо сформулировал я.
– Go ahead. It’s up to you.
Я перевел это как «Вперед! Знамя вам в руки!». На плакате я изобразил маленькую девочку и карапуза, вручающего ей букет. Плакат произвел на устроителей конкурса неизгладимое впечатление. Нас с супругой пригласили на роскошное парти, где происходил аукцион премированных плакатов. Парти проходило во дворе одного из богатых особняков в центре города. Хозяин, господин Бамбер, сам стоял за стойкой бара, сооруженной под развесистым кленом и лихо взбивал коктейли. Маленькие столики были уставлены блюдами с сырами, фруктами, бутербродиками, сладостями, всевозможными напитками. Когда гости слегка подзаправились, начался аукцион. Первым шел мой плакат как получивший главный приз. Цена его быстро росла и через 15 минут перевалила уже за 1500 долларов. Нас сфотографировали в обнимку с покупателем, престарелым бизнесменом, который радостно улыбался, демонстрируя все свои 32 белоснежных новых зуба. Мы были счастливы, но, к сожалению, весьма недолго. Когда я поинтересовался, скоро ли будет чек, мне ответили, что чек выпишут сегодня, но не на мое имя, так как конкурс благотворительный. Я опять оказался благотворителем и опять узнал об этом последним.
На следующий год господин Бамбер предложил мне снова принять участие в этом конкурсе. При этом он произнес речь о несчастных больных детях, очень похожую на речь Остапа Ибрагимовича в квартире Елены Станиславовны. Но он говорил по-деловому, по-американски: «Нужно сделать донейшн для детского госпиталя, а ваш плакат привлечет спонсоров. Вы должны это сделать». Я не очень понимал почему именно я, при моих скромных достатках, должен оказывать эту помощь – но отказывать при такой постановке вопроса было неудобно.