Но случилось очень простое обстоятельство. Одна отощавшая муха щекочет нос педагога, педагог чихает. Все выпрямились, тихо в классе. Но минута — и Краснояров опять спит, и опять начинается деятельность. Один аудитор жует резину, которая скоро превратится в мягкую массу, потом нужно надуть ее воздухом, сжать, и образуется пузырек; пузырьком аудитор ударит в лоб и услышит легкий треск; чтобы насладиться таким счастием, он не щадит своих челюстей, работает уже три дня... Комедо насажал в ящик под стекло муравьев, мух, и ухмыляется дитя природы, наблюдая борьбу насекомых. А у соседа его сделана панорама из конфектных картинок. На третьем столе ученик вырезывает свой вензель. На пятом играют в щелчки. А вот один золотушный птенец упражняет язык свой, повторяя по нескольку раз такие фразы: «под потолком полком полколпака гороху», «нашего пономаря не перепономаривать стать», «сыворотка из-под простокваши». Многие ученики болтают ногами, перемигиваются, передают друг другу разные знаки, руками выделывают акробатические штуки. Во время же класса выдумано много арифметических и других загадок. Все это наблюдал Данила, все изучал, хотел знать причину всего и значение. Он жил жизнию новичка.
Как объяснить все эти аномалии школярства, темные нелепые явления училищной жизни? Но не было ни физической, ни нравственной возможности высидеть классное время без всяких проделок. Только не ученик, не он виноват во всей это пошлости, все явления его жизни необходимо вытекают из тех условий, при которых он растет и развивается. И не педагоги виноваты — их самих долбня била в самое темя своим тяжелым для здоровой мысли молотом, ковала их мозг, как кусок железа. Разве негодяй — Краснояров? Он несчастно воспитанный педагог, ему самому школа ничего не дала, и он теперь не может, а не то что не хочет, дать своим ученикам ничего кроме долбни. Ведь не Краснояров, не нынешний аудитор, не современная приходчина создали долбню и прочую грязь училищную; здесь грязь копилась веками, ее завещали отцы, деды, распрадеды, велели хранить, как святыню. Виновата рутина, виноваты время и обстоятельства, виновато само общество, позволившее воспитывать своих детей по системе долбни. На кого жаловаться, когда сами допустили и терпели зло, уживались с ним очень легко и подчас покровительствовали ему.
Странная судьба Данилы. Доучилищная жизнь не приготовила его к школьным порядкам. Родился он в приволжской деревне. Отец его Иван Иванов владел небольшим пространством земли, которую сам возделывал, был у него и неводок, а мать, Татьяна Карповна, ткала знатные полотна, вязала вареги, копила творог. Кроме того, Иванов учил детей грамоте, был мастер резать из меди, кипариса, кедра и певга — крестики, четки, печати, ложки, уховертки и другие мелкие вещи. Вследствие всего этого семья жила не богато, но и не бедно. Воспитание Данила получил деревенское. В быту других детей жизнь взрослого резко отличается от жизни дитяти, там возрасты менее соприкасаются в занятиях, дети не выходят из сферы игрушек и учебников и начинают жить полною жизнию только по выходе из школы; но в таком семействе, каково у Иванова, дитя живет вполне и до училища. Он работник в доме, помощник в трудах, участвует в хозяйственных интересах семьи, у него нет детской, нет гувернера, он рано бросает помочи. Так, Данила водит лошадь на водопой, помогает отцу и в саду, и в огороде, и в рыбных промыслах, он нянчит маленького брата, Все это развивает в нем самостоятельность и практичность. Потом, другая сторона, воспитание не стесняет свободы Данилы. Он, не спрашиваясь, уходит в лес, на Волгу, в соседнюю деревню, и родители не боятся, что их сын заблудится или потонет. Данила любил бродячую жизнь; он исходил все окрестности. Он учился не столько из книги, сколько из жизни и природы. Особенно он любил Волгу, ездил в свободное время вверх и вниз в легком челноке, заправлял в камыши и, спустив с длинных удовищ лесы, замрет в ожидании, скоро ли поплавок нырнет в воду. А потянутся по Волге суда, каких он ни увидит людей и товаров, каких ни наслушается песней! Любил он и лес, выходит все места, где растут дикие яблони, лучшие ягоды, орехи и грибы; прислушивался к голосам птиц, знал всех их по имени, заслушивался по ночам соловья, его детский крик спугивал рябчиков, тетерей, он видывал, как с полей поднимались стада гусиные и целые полки лебедей. Данила был мастер отыскивать диких пчел, а иногда стоял по часу над муравейником, наблюдал хлопоты и работы насекомых, их походы и битвы, управление, порядки и нравы. Чего, бывало, в один день Данила ни заметит на воде и в лесу! Не выезжая из деревни, он знал более всякого городского мальчика. Отец научил его только читать да писать, да и это обучение совершалось понемногу и незаметно, в продолжение трех лет. Все познания он черпал из семейной, мирной, деревенской жизни и из приволжской природы. Легко ему прожилось двенадцать лет, на тринадцатом году отвезли его в училище.