Обнять этого человека Шон может от всего сердца: Чарльз Джексон, чернокожий лет сорока, морщинистый, элегантный, новичок на кафедре, сразу заслужил его симпатию тем, что хоть и был знаменит на всю страну благодаря сборнику блестящих эссе под названием «Черным по белому», а курс об афро-американской поэзии читать отказался. Настоял, что преподавать будет тех поэтов, которых любит, от Катулла до Цезария и от Уитмена до Уолкотта.
Чарльз обходит кухню, машинально пожимая гостям руки: «Добрый вечер… Весьма рад… Очень приятно…» С некоторыми он уже знаком, но мозг, только что сотрясенный яростным спором по телефону, ничего не воспринимает, ни имен, ни лиц, он слышит только голос своей жены Мирны, орущей ему из их чикагского дома, за который он до сих пор выплачивает: «Нет! И на Рождество тебе их тоже не видать, судья сказал — один летний месяц и все, подлец ты этакий Никаких уик-эндов, слышишь, подлец ты этакий!» Похоже, ее словарный запас грозит сузиться до этих трех слов. «Я привлеку тебя к суду!» — «Но, Мирна, в конце концов, если тебя послушать, можно подумать, что я совершил убийство!» — «Вот именно! Это — убийство! Ты меня убил, да, меня! Ты убил мою жизнь! Ты убил мою любовь к тебе! Она мертва! Все кончено, Чарли!" — «Не называй меня Чарли». — «Чарли, Чарли, Чарли! Все кончено, парень! Тебе хана! Ты сам этого хотел, это ты все пустил под откос! Я отправлю к тебе детей самолетом, но я никогда больше не желаю видеть тебя здесь, ты понял? Ноги твоей больше не будет в этом доме!..» (От сих до сих. От сих. один-единственный вечер, проведенный в гостиничном номере за углубленным исследованием аппетитного темно-коричневого тела Аниты Дарвен, молодой поэтессы из Южной Каролины, приглашенной в университет для занятий с поэтами-стажерами, — до сих: новое место на новом факультете за тысячу четыреста километров от своих сыновей Рэндала и Ральфа… и, главное, от дочки Тони, ее сливовых глазенок, драгоценного ее сердечка, она получила имя Тони, потому что Мирна в отличие от Чарльза обожает писательницу Тони Моррисон, малышке всего три года, она не запомнит ни меня, ни даже того, как мы когда-то жили вместе, я буду для нее далеким папой, подлецом этаким.) Почти год прошел, а он все не может оправиться от шока, так внезапно его оторвали от жены, от дома, от всех планов, от будущего… У него до сих пор земля из-под ног уходит.
Стоя в углу кухни, он заново переживает этот кошмарный спор, бессознательно опустошил два или три стакана пунша, никого не видит, ни с кем не говорит… потом замечает, что Дерек направляется прямиком к нему, с белыми это сплошь и рядом, стоит им углядеть черного на отшибе, сразу пугаются, как бы он не почувствовал себя в изоляции, ну вот, так и есть, подгребает со словами:
— Здравствуйте еще раз.
Если он спросит, как мне нравится на новом месте, думает Чарльз, не трудно ли было привыкнуть к университету, очень ли сильно он отличается от чикагского, я свалю отсюда к чертовой матери. И пусть он только попробует вякнуть хоть что-нибудь насчет пунша.
— Неприятности? — спросил Дерек. — Извините, я вас едва знаю, но… у вас такой вид…
— Да ладно! — буркнул Чарльз, захваченный его прямотой врасплох. — У меня проблемы с моими чадами.
— Большими или маленькими?
— Маленькими.
— Маленькие детки — большие бедки.
— У вас тоже?
— По правде говоря, да, и у меня с чадами не все ладно.
— Маленькими или большими? — полюбопытствовал Чарльз.
— Большими.
— Большие детки — большие бедки, — усмехнулся он.
Рассмеялся и Дерек.
— У меня две дочери, — продолжал он. — Одной восемнадцать, другой двадцать один. Старшая, Анджела, в Манхэттене… делает то же, что делают в Манхэттене тысячи молодых женщин.
— Мечтает стать актрисой, — подсказал Чарльз.
— Точно.
— А пока работает официанткой.
— Прямо в яблочко.
— А та, которой восемнадцать?
— Марина. Да, она-то меня и беспокоит. Она ничего не ест.
— Это в ней от матери? — спросил Чарльз, бросая взгляд в дальний угол комнаты на худенькую Рэйчел, а та в это время зажала губами разом две сигареты, обе зажгла и одну протянула Шону.
— Нет. — Дерек покачал головой. — Нет, Рэйчел не мать моих дочерей. Их мать уехала, когда они были совсем крошками.