Лонгино Каттанео оторвал взгляд от бойницы.
— К вечеру замкнут кольцо. Спешит епископ. Боится, как бы мы не ушли.
— Балкой можно ещё спуститься незамеченными, — отозвался Дольчино. — У ручья для атаки отличные позиции.
— Хочешь рискнуть?
— Завтра будет поздно.
— Но там почти вся армия.
— Тем лучше. Они так уверены в своих силах, что оставили лишь небольшие заслоны.
— Если уж нанести удар, то со склона Каулера. Оттуда не ждут, и отступать им придётся к обрыву…
Закончив разговор, оба собеседника повернулись к Маргарите.
— Решили атаковать с двух сторон. Из балки и со склона горы Каулера.
— Будем гнать солдат к обрыву у Риччо. — Лонгино показал вниз, где виднелся ручей. — Как замысел?
— План хорош, — согласилась Маргарита. — Только в случае неудачи нас отрежут от крепости.
— Если рассчитывать на неудачу, не стоит браться, — улыбнулся Дольчино. — Ступай позаботься, чтобы больные и раненые подменили стрелков на стенах. Все, кто может драться, пусть готовятся. А ты, Лонгино, бери наших в лесу и обходи по склону. Когда ударим отсюда, не зевай!
По песчаной дорожке сада, разбитого за высокой стеной палаццо триверского подесты, неторопливо прогуливались кардинал Наполеоне ди Сант Андриано и епископ Райнерий. Поглядывая на широкую веранду, где уже начали накрывать к обеду, они молча наблюдали за сновавшими там слугами и размышляли каждый о своём.
Папский легат был недоволен. Он вспоминал родной Париж, блестящее общество, размеренную жизнь при дворе могущественного монарха, где столько лет занимал видное и достойное положение. Вместо всего этого — беспокойное полулагерное существование среди грубой солдатни и невежественных капитанов, надоевшая переписка с соседними государями, нескончаемые хлопоты и разъезды по плохим дорогам.
А тут ещё неустойчивая осенняя погода с ветрами и сыростью. Хорошо ещё, епископ прихватил из Верчелли опытных поваров и не поленился как следует отделать этот каменный мешок, именуемый почему-то палаццо. Не то пришлось бы довольствоваться бог знает чем и ютиться в доме какого-нибудь торгаша. Кардинал невольно поморщился, представив всевозможные неудобства, подстерегавшие его на каждом шагу в такой глуши.
Нет, тяготы военных походов не для него. И раньше он не испытывал к ним влечения, а тем более сейчас, на склоне лет. Даже ради славы не стал бы он рисковать здоровьем и благополучием. В отличие от многих, Наполеоне презирал пустое тщеславие. Только настойчивые просьбы папы и французского короля побудили его отправиться в лагерь крестоносцев, и теперь он раскаивался, что не отказался от миссии.
Епископ Райнерий, напротив, был в самом радужном настроении. Наконец-то ему не надо было тревожиться о бегстве еретиков!
К вечеру со стороны Каулера должны возвести крепкие палисады, и тогда начнётся настоящая осада. «Кто ждёт завтрашний день без волнений, счастливо и радостно владеет сегодняшним», — с улыбкой вспомнил он евангельскую притчу.
Сомневаться же в завтрашнем дне не приходилось. Всего час назад от миланского архиепископа прискакал гонец с известием о посланных подкреплениях. Накануне прибыли обозы из Павии, Кремоны и графства Асти. Ожидались отряды от республики Лукка, из Мантуи и Салюццо. Даже из далёкого Прованса шли к ним люди и стекались деньги.
Папская булла делала своё дело. Ничто не могло спасти патаренов. Через неделю-две, в крайнем случае через месяц на вершине Цебелло иссякнут последние припасы. Отступникам придётся есть солому. К счастью, гора здесь не так крута, не то что проклятая Лысая Стена, куда невозможно было добраться. Как только осаждённые достаточно ослабнут, он велит начать общий штурм и ещё до наступления холодов возьмёт их лагерь.
А потом?! Потом триумфальное возвращение в Верчелли, победный перезвон колоколов, поздравительные послания от папы, всеобщее признание его заслуг, награды и почести, щедро воздаваемые ему благодарной святой церковью до конца жизни и даже после…
Внезапно на улице за каменной стеной сада послышался отдалённый гул. Он быстро нарастал. Вскоре стал явственно различим топот мчавшихся коней и громкие крики людей. Суетившиеся на веранде слуги столпились у стола. Кардинал и епископ тревожно переглянулись.
Через минуту под аркой ворот показался Пьетро ди Кваренья в сопровождении нескольких капитанов. Лицо верчельского консула было бледно, на перначе[45] и доспехах виднелись следы крови.