В первые часы и дни тяжкого испытания, обрушившегося на нашу страну, мы сразу же почувствовали недостаток боевого опыта. Перебазирование полка на новые аэродромы задерживалось - там еще не было горючего. Но фронт сам заметно быстро приближался к нам: в районе Винницы стали регулярно появляться вражеские разведчики - группами самолетов и в одиночку. Добрались и до нашего полевого аэродрома в Бохониках. Пока звено истребителей поднимется наперехват - разведчика и след простыл. 22 июня, помню, было несколько холостых вылетов: посты ВНОС сообщают, что в таком-то квадрате самолеты противника. Летчики приходят в обозначенный квадрат - там никого. Ошибка.
А сколько других, незаметных в мирное время ошибок совершалось в эти дни по неопытности! Суетливо сновали автомашины по аэродрому, привлекая внимание воздушных разведчиков. Нарушались правила маскировки. Плохо использовались естественные укрытия.
Поздно вечером 22 июня обо всем этом пошел разговор у командира полка Маркелова. Обращаясь к командирам эскадрилий, политработникам, командованию батальона аэродромного обслуживания, он требовал навести порядок.
- Времени на раскачку нет. Война диктует свои законы. За их нарушение, за малейшую оплошность придется расплачиваться собственной кровью!..
Утром следующего дня в полку особенно тщательно готовили боевые машины к перелету на новые аэродромы. Но перелет опять пришлось отложить: фашисты совершили массированный налет на железнодорожную станцию Винницу, близлежащие железнодорожные узлы Калинов-ку, Жмеринку.
Авиационные части, базировавшиеся в районе Винницы, получили боевой приказ - перехватывать и уничтожать гитлеровские бомбардировщики.
23 июня летчики полка провели первые воздушные бои. Они смело атаковали врага, но нашим истребителям И-16 явно недоставало скорости.
Да не обессудит меня читатель за частое повторение на этих страницах слова "первый". Действительно, в те дни многое происходило впервые. И сбитые в небе Винничины немецкие самолеты - а счет им был открыт именно тогда - тоже были первыми.
Первый фашистский самолет в нашем полку сбил командир звена младший лейтенант Василий Князев. Хорошо помню этого голубоглазого белорусского парня, по сути, еще совсем мальчишку. Невысокого роста, неширокий в плечах. Когда он объяснял товарищам какой-нибудь маневр, то слова его едва поспевали за руками, рисовавшими в воздухе замысловатые развороты, заходы, пилотажные фигуры. До войны Князев жил в Витебске, работал слесарем в железнодорожных мастерских. В декабре 1938 года был зачислен курсантом в Одесскую школу военных пилотов, а с января 1940-го служил в 12-м истребительном авиационном полку. Василий быстро обратил на себя внимание командования каким-то особым, поистине романтическим отношением к боевой технике. Вскоре его направили на окружные трехмесячные курсы командиров звеньев, которые он успешно окончил и прибыл к нам в полк.
С утра 23 июня звено Князева находилось у боевых машин. Собрав летчиков и техников, командир звена провел инструктаж, проиграл на земле возможные варианты атак вражеских самолетов и назначил наблюдателей за воздухом.
Где-то уже после обеда один из техников обратил внимание Князева на крохотную черную точку на горизонте. "По самолетам!" - приказал командир звена, и сам первый, на ходу надевая парашют, занял место в кабине истребителя. Мотор заурчал в тот самый момент, когда с КП полка поступил сигнал на вылет.
Еще через минуту самолет Князева шел навстречу вражеской машине, в которой уже можно было угадать очертания бомбардировщика Ю-88. Заметив советских истребителей, гитлеровец начал разворачиваться назад.
Василий бросил машину вниз, разогнал скорость и атаковал "юнкерса". Пулеметной очередью он прошил крыло стервятника, задымил левый мотор. Через мгновение "юнкерс" перешел в крутое пике, взрыв - и в небо взметнулся сноп пламени.
Это произошло 23 июня, а на следующий день, во второй его половине, мы получили приказ о перелете к месту нового базирования, на запад.
Я выехал на автомашине в район Каменец-Подольского на полевой аэродром Шатава. Сюда перебралась 4-я эскадрилья, перед которой была поставлена задача - прикрыть переправу через Днестр у города Хотина.
До Каменец-Подольского мы добрались без особых приключений, но на всю жизнь запомнилась мне эта дорога. Обстановка была беспокойная - в воздухе все время шныряли фашистские разведчики. Пришлось принять меры предосторожности: остановились на обочине возле небольшой лужи и усердно замазали нашу эмку грязью, так что она слилась с цветом дороги.
Чем дальше на запад уходила дорога, тем тревожнее были встречи в пути. Мы обгоняли механизированные военные колонны, а навстречу нам тянулись вереницы машин, груженных чемоданами, домашним и хозяйственным скарбом. Это было печальное лицо массовой эвакуации из приграничных населенных пунктов, которое мы впервые увидели так близко. Женщины, дети, старики, утомленные, в серых от дорожной пыли одеждах, они уже пережили ужас бомбардировок. А по обочинам дорог их провожали тревожными взглядами местные жители, в глазах которых стоял молчаливый вопрос: "Неужели скоро и мы так же?.."
...Аэродром Шатава под Каменец-Подольским оказался почти непригодным для полетов. Маленькая площадка - 400 на 60 метров, поверхность бугристая. Но теперь, в военных условиях, выбирать не приходилось - довольствовались тем, что было.
С трудом разыскал я командира батальона аэродромного обслуживания. Выяснилось, что на аэродроме нет ни запаса горючего, ни автотранспорта. Батальон только что сформирован - людей не хватает.
И все же не подобные неурядицы, недоразумения определяли общий настрой в войсках. Все мы рвались в бой. Не хотелось сидеть сложа руки и ждать врага. Хотелось ударить самим, первыми начать сражение, показать силу. Не привыкли отступать русские люди!
Вот, казалось бы, совсем не боевой эпизод, а как о многом говорит.
Командира одного из авиационных звеньев младшего лейтенанта Польщикова война застала в госпитале. Попал он туда с острым приступом аппендицита. Когда сделали операцию, пилот пошутил невесело: "Вот и пролил кровь на войне..." Переживал истребитель, злился, что валяется на больничной койке, когда его товарищи защищают небо и родную землю от врага. Но поправлялся он медленно наверно, общее нервозное состояние не способствовало этому. Во всяком случае Польщикову для окончательного выздоровления предложили перейти в тыловой госпиталь. Тут он не на шутку встревожился и настоял-таки, чтобы для долечивания его выписали в лазарет части.
Прибыв в наш авиагородок, Польщиков узнал, что полк перебазировался ближе к фронту, под Каменец-Подольский. Здесь же он застал лишь единственный И-16, который после аварии восстанавливала ремонтная бригада под командованием воентехника 1 ранга И. В. Соколова. Узнав, что после ремонта самолет нужно срочно перегнать в полк, Польщиков бросился к Соколову. "Бросился" - это сильно преувеличено: летчик еще был слаб, ходил с трудом, каждый шаг болью отражался на лице. И все же:
- Разрешите перегнать этот самолет! Я же летчик! Меня же выписали в полк! У них там каждая машина на счету!..
Соколов пристально посмотрел на бледного больного человека, но что-то в его жарком взгляде подтолкнуло к решению:
- Давай, младший лейтенант, рискнем! Все вижу. Все понимаю. Но и здесь оставлять самолет рискованно: вчера налет был. Бери машину и лети! Другого выхода нет.
- Да вы не волнуйтесь, - обрадовался Польщиков. - Все будет в лучшем виде. - И виновато признался: - Только пусть ваши техники подсадят меня в кабину: нельзя мне делать резких движений после операции.