— Шеф, — крикнул он водителю такси, — в Измайлово.
...Долго бродил Маркин по аллеям парка и все думал, думал. Не выходила из головы и мучила мысль о судьбе Лариски. И не только потому, что Генка любил эту красивую и податливую девчонку, но и потому, что он нутром чувствовал: судьба Лариски — его судьба. Так непременно будет. Развязка с каждым днем приближается. «Ну, хорошо, — рассуждал он, — наживусь я на Эллочке, прокучу деньги, а дальше что? Дальше опять надо подыскивать дело... И так всегда, всю жизнь. Всю жизнь надо прятаться, одному идти против всех. Люди пока терпят, а потом, глядишь, скажут: хватит, повозились с ним». Генка поежился.
— А была ли жизнь? — произнес он вслух и с испугом огляделся по сторонам: никого. Этот вопрос назойливо сверлил мозг и требовал ответа. Что-то в душе робко подсказывало: «Иди на Петровку, расскажи все и начинай жизнь сначала». Но страх тут же нашептывал: «Иди, иди, еще срок схватишь!» Маркин далеко отшвырнул окурок, сплюнул со злобой и направился к шашлычной. Но и большая доза спиртного не принесла облегчения. Наоборот, Генка еще сильнее почувствовал свое одиночество. Не с кем поговорить, некому излить накопившуюся горечь. Лариски нет, от Настасьи воротит, к дружкам пойти — Аким запретил. Так и сказал: «Ты, Генка, для всех «завязал» — и баста. Ты работяга. А будешь с братвой путаться — вмиг продадут».
— Что мне Аким, указ, что ли? — разозлился Генка. — Срок буду тянуть я, а не он.
Генка вышел из павильона и твердой, решительной поступью направился к стоянке такси.
— Живо на Петровку, — скомандовал он водителю.
— Номер дома? — не оборачиваясь, спросил водитель.
— Тридцать восемь! — отрубил Маркин.
— Бывал я у них, свидетелем проходил по делу, — разоткровенничался шофер. — А вы что, работаете в милиции?
— В МУРе, — пробурчал Маркин. — Вези...
Когда «Волга» остановилась, Генка бросил шоферу на колени пятерку и почти бегом направился к подъезду. По мере того, как он подходил к двери, шаги его все замедлялись. Наконец он совсем остановился и зашарил по карманам. В руке оказалась пачка денег. Две десятирублевки Генка сунул в нагрудный карман, остальные зажал в кулаке, повернулся и зашагал к магазину. Там его обступили сизоносые завсегдатаи, предлагавшие «строи́ть». Маркин молча отошел от прилавка, выбил чек, взял несколько бутылок водки, закуску, сигарет и пригласил всю компанию с собой.
Выпивали во дворе. Опрокидывая стакан, каждый желал хорошему человеку здоровья и хвалил его за доброе сердце, а один пьяница даже прослезился и полез целоваться.
Генка оттолкнул его и дал ломоть колбасы:
— На-ка лучше закуси! А мне некогда с тобой рассусоливаться.
— Уезжаете куда или с прибытием, молодой человек? — спросил пьяница.
— В командировку посылают, — вздохнул Маркин.
— Надолго?
— Года на три наверняка, — в раздумье ответил Генка, потом выругался и бросил стакан на землю. — Будьте здоровы, прощайте!
Алкоголики загалдели ему вслед.
Генка шел в Управление милиции и представлял себя уже в исправительно-трудовой колонии, где на арке за вахтой висит знакомый плакат: «Позор вернувшимся повторно!» Он мысленно прошел под арку, обернулся, и опять перед его глазами предстал лозунг: «На свободу — с чистой совестью!» А потом все замелькало, как в детском калейдоскопе: зона, барак, работа в мастерских, игра в карты, проверки...
Маркин остановился у небольшого скверика, закурил, жадно затягиваясь, и облокотился на изгородь. Его лихорадило. Попытался идти, но ноги были как ватные. К нему подошла какая-то старушка, заглянула в лицо:
— Что, плохо, касатик?
Маркин разогнулся, далеко выплюнул окурок и сверкнул глазами.
— Это мне-то плохо, бабуся? Ошибаешься!
Он сорвался с места и почти бегом бросился прочь, ругая себя: «Болван, надумал садиться за решетку. Да за какие такие коврижки? Я сяду, а Аким с Настасьей на свободе? Нет, надо сначала их заложить, чтобы на свободу — с чистой совестью. А я пока погуляю...»
Ночевал Генка дома, а утром уехал на дачу к Элле Викентьевне. Муж ее был в долгосрочной командировке, и Генка чувствовал себя здесь полновластным хозяином, только с той разницей, что любовница просила его не попадаться соседям на глаза. Генка того и хотел: зачем нужны лишние свидетели?