— Ох, Беатрис! Я истосковался…
Ее нежные губы дрогнули в улыбке, и она со вздохом сказала:
— Вижу… Весь прошлый месяц ты трудился не покладая рук.
Она знала, что он проиграл дом и ее драгоценности. Проглотив стоящий в горле ком, Рыжий ответил:
— Любовь моя, я совершил ошибку. Но София все исправила. Я пытался…
Она произнесла с упреком:
— Наша дочь несчастна.
— Да, она страдает. Этот человек, Маклейн…
— Тот самый, кто выиграл мой дом в карты?
Рыжий уловил в ее нежном голосе язвительную нотку и поморщился.
— Да-да. Вижу, ты все знаешь. Так что не стану утомлять тебя, рассказывая все заново.
Она скрестила руки на груди.
— А почему наша дочь несчастна?
Рыжий беспокойно заерзал.
— Не знаю.
— Наша дочь должна отправиться к Маклейну.
Рыжий недоуменно заморгал, хотя глаза его были по-прежнему закрыты.
— Но… Он ведь уехал два дня назад.
— А с каких пор София затосковала?
— С того дня, как сгорел амбар, за день до… — Охнув, Рыжий задумался. — Я подумал было то же самое, но она ужасно злится каждый раз, когда я произношу его имя.
— Она обижена.
— Не знаю. С тех пор как он уехал, она и двух слов о нем не сказала. Любимая, не мне подвергать сомнению твои слова, но…
— А это ты видишь? — Беатрис указала на сверкающий нимб над головой.
— Да, — согласился он, улыбаясь в ответ.
— Тогда прекрати болтать вздор. Наша София должна следовать голосу сердца, а это значит — отправиться вслед за Маклейном.
Улыбка Рыжего погасла. Следовать голосу сердца? Отправиться вслед за Маклейном?
— Беатрис, неужели…
Но когда он открыл глаза, она уже исчезла.
Рыжий проснулся от того, что плакал. Слезы ручьем текли по щекам, однако на душе полегчало. Стоит ему постараться как следует — и он сможет услышать голос Беатрис. Нежный, мелодичный голос. Их дорогая София так похожа на мать! Лицо в форме сердечка, ротик словно розовый бутон. Ярко-голубые глаза, кожа цвета сливок и копна золотых волос. Беатрис была красавицей, ничего не скажешь. Она бросила могущественного отца, отказалась от великолепных домов, полных слуг, и все это ради Рыжего. Беатрис всегда говорила, что ей не стоило никакого труда отказаться от обеспеченной и беззаботной жизни. Однако прошло немало лет, прежде чем он по-настоящему ей поверил.
Отца Беатрис ему довелось увидеть лишь однажды. После свадьбы он явился в деревенскую гостиницу, где остановились молодожены, переполненные счастьем. Он прикатил в карете, запряженной восьмеркой превосходных лошадей. От таких лошадок не отказался бы и принц крови! Отец Беатрис приехал вовсе не для того, чтобы благословить молодых. Он высказал дочери — в весьма не двусмысленных выражениях — все, что думает о ее безрассудном поведении.
Беатрис выслушала отца молча, только глаза сверкали да губы побелели. Потом с видом принцессы взяла Рыжего под руку и велела старику убираться вон. Надутый дурак с налитым кровью лицом поклялся, что никогда больше не заговорит с дочерью.
Рыжий смотрел, как великолепный экипаж выезжалсо двора. Даже сбруя лошадей сверкала золотом и серебром. Беатрис смеялась: карета — всего лишь карета, а надутый старик — всего лишь надутый старик, и ничего больше. Но после того визита Рыжий влюбился в Беатрис еще больше. Она была самой любимой женщиной в мире, а Рыжий — самым счастливым мужем. Особенно после того, как у них появилась София.
София и её мать были очень близки. Беатрис защищала дочь, как могла. Теперь она пришла к Рыжему и сообщила нечто, от чего он никак не мог отмахнуться. Вот это поворот! Он был в растерянности: что он знает о Маклейне, чтобы доверить ему дочь?
Рыжий болезненно поморщился. Это не игра, если дело касается Софии. Какая досада, что он не может отправиться в путь. А то он сам доставил бы дочь к Маклейну.
Он выглянул в окно. Шел проливной дождь, и конца ему не было видно.
— Беатрис, — прошептал он. — Ты уверена?
Ему послышалось, как дорогой голос шепнул в ответ:
— Да, простофиля ты эдакий.
Лежа в темноте, Рыжий улыбался.
Наконец наступило утро. Как и две предыдущие ночи, эта выдалась бессонной. София спала не больше двух часов. Каждый раз, закрывая глаза, она видела лицо Маклейна, который смотрел на нее… с презрением? Гневом? Она уже ничего не понимала. Она только знала: сердце ее разбито.
Снизу раздавались голоса — Мэри втолковывала Энгусу что-то насчет сырых дров. За окном не умолкая шумел дождь. Никакой надежды! Вздохнув, София встала, умылась и оделась. Каждое движение давалось с трудом. Иногда легкая боль напоминала ей о Маклейне и о произошедшем в библиотеке. Тогда она закрывала лицо руками и приказывала себе думать о чем-нибудь другом.
София решительно вышла из своей комнаты. Сегодня она твердо решила — хватит печалиться. С высоко поднятой головой она вошла в спальню отца, натянуто улыбаясь.
Он был еще бледен, однако в нем явно произошла перемена к лучшему. Его глаза блестели, как раньше, лицо просветлело, на губах играла радостная улыбка.
— Ты выглядишь молодцом, — сказала София, наклонившись, чтобы поцеловать отца. — Ты даже помолодел!
Он засмеялся, голубые глаза радостно заблестели.
— Не иначе как ангел исцелил меня сегодня ночью.
София рассмеялась:
— Да, это и немного волшебного порошка — и завтра ты встанешь на ноги. — Она села возле его постели и улыбнулась. — Как спалось?
— Отлично, просто отлично. — Рыжий всмотрелся к лицо дочери. — Девочка, ты выглядишь совсем больной.
София пожала плечами:
— Я плохо спала.
— С тех пор как ты отыграла дом, ты вообще не спишь. А я-то думал, теперь мы можем отпраздновать.
— Это из-за дождя. Льет уже три дня, и у меня мигрень.
Рыжий потрепал ее по руке.
— Детка, ты не спишь и не ешь. Ты зачахнешь, как пить дать.
— Нет. Дождь прекратится, и все будет хорошо.
— Дело не в дожде, София.
— Тогда в чем же?
— В Дугале Маклейне.
Она выдернула руку.
— Не знаю, о чем ты говоришь.
— Ты неравнодушна к этому человеку.
— Неправда! — вскричала она. — Дугал Маклейн — надменный, самовлюбленный и упрямый болван!
— Твоя мама, упокой Господь ее душу, частенько называла так и меня. И До сих пор называет — только не спрашивай, каким образом мы беседуем. Но это не объясняет, почему ты тоскуешь.
— Я не тоскую.
— Хорошо. Тогда что тебя терзает?
София сцепила руки.
— Я… Я не понимаю. Я чувствую злость и обиду, и он тоже. У меня не было времени объяснить, почему… — Она покраснела. — Не важно.
— Это важно, иначе почему ты так расстроена? Девочка, ты можешь сделать только одно: отправиться вслед за ним.
София удивилась:
— Что?
— Отправляйся за ним и скажи все, что нужно. Уже прошло время, так что вы оба немного успокоились. Может быть, он выслушает тебя.
На ее глазах выступили слезы.
— Нет. Никогда не захочет он меня слушать. Рыжий, я… сжульничала.
Рыжий остолбенел.
— Что ты сделала?
— Не тогда, когда на кону стоял дом, а после. — Поймав взгляд отца, София снова покраснела. — Не важно.
— Что ты ставила?
Она со вздохом призналась:
— Поцелуй.
— Черт возьми! — Рыжий сжал зубы и долго молчал, прежде чем задать вопрос: — Поцелуй против чего?
София кусала губы. Рыжий застонал:
— Ох, девочка!
— Теперь ты знаешь, почему мне пришлось смошенничать. Я боялась — вдруг мне слишком понравится целоваться с ним?
Рыжий закрыл лицо рукой и пробормотал:
— Ох, Беатрис, что мне сказать? — И обратился к дочери: — Послушай, не знаю, прав ли я, но некоторые сказали бы, что да, прав. Поэтому я скажу. Маклейн сейчас гостит у сестры. Это день езды отсюда. Собирай вещи и скажи ему все, что должна.
— А дом?
— Что дом?
— Я думаю… Думаю, что он достоин им владеть. Ми делали все, чтобы его провести. Когда-то это казалось важным, но теперь…