Валя вернулась из группы и подошла ко мне.
— Пойдем тоже позавтракаем, Зара? Там восхитительная манная каша с комочками и остывшее какао, — сказала приятельница.
Я засмеялась.
— М-м-м, ты знаешь, как пробудить аппетит. Всю неделю мечтала о каше с комочками.
Мы с Валей сели за стол для взрослых и время от времени поглядывали на детей.
— Ты хоть выздоровела? — спросила у меня Валентина.
— Да, уже лучше, спасибо, — ответила я.
Неделю назад попала под дождь и свалилась с простудой. Давно так не болела, и больше не хочу.
— А твой лечил тебя, да? Согревал, обтирал? — Валя поиграла бровями, а я покраснела с головы до самых пальчиков на ногах.
— Ну что ты такое говоришь? Карим — приличный мужчина и ведет со мной себя, как джентльмен, — ответила я.
— Ага, ты поэтому покраснела, как маков цвет? Знаю я таких джентельменов. Вон Петька мой тоже окучивал меня несколько недель. Цветы дарил, в кафе водил, а потом показал свою натуру.
— Какую натуру? — не поняла я.
— Какую, какую, — передразнила меня приятельница. — Козлячью, Зара.
Я не выдержала и засмеялась.
— Мне кажется, Карим не такой, — мечтательно парировала я.
— Ну-ну, все они не такие. Ладно, пойдем работать.
«Жду тебя на улице» в конце рабочего дня пришло сообщение на телефон. Я широко улыбнулась.
«Уже иду» быстро напечатала в ответ и подбежала к зеркалу.
На мне было надето строгое серое платье в белую полосу длиной чуть выше колен, а на ногах удобные туфли со шнурками без каблуков. Волосы я решила собрать в хвост, а на лице минимум макияжа, лишь тушь и блеск для губ.
— Все, я убежала, до завтра, — попрощалась с сослуживицами и пошла на улицу.
Карим ждал меня у ворот сада. Как только его увидела, сердце пропустило удар.
— Привет, — поздоровалась с мужчиной.
Его темные глаза пробежались по моему телу, ничего вызывающего, но мне стало жарко.
— Привет, красивая, — мягко сказал и притянул к себе для поцелуя в щеку.
Внутри все затрепетало от этого прикосновения.
Карим открыл мне дверь, и я села на переднее сиденье, пристегнулась ремнем.
— Предлагаю поехать на ужин, как ты на это смотришь? — спросил, выруливая на дорогу.
— Отличная идея.
Кариму позвонили, я не стала прислушиваться к разговору, отвернулась к окну и смотрела на сменяющийся пейзаж за окнами и думала о том, как сильно поменялась моя жизнь за несколько месяцев.
Я переехала к дяде и его семье полгода назад, когда умер дедушка. Он не оставил завещания, и дядя, как прямой наследник, решил продать дом. Я была против, но меня никто не слышал. Я даже оплакать не успела дедулю, как мне пришлось собрать вещи и переехать в совсем незнакомый город. Я недавно окончила университет, и найти работу в детском саду не составило труда. Мне выделили комнату, которую я делила с тремя дочками дяди Дилявера. Две девочки были погодками, а третья — совсем малышкой двух лет.
Я должна быть благодарной, что дядя приютил меня, потому что других родственников нет. Родители умерли, когда я была подростком, бабушка ушла вскоре после них, оставался лишь дедуля… Но Всевышний решил и его к себе призвать. Я бы и благодарила судьбу, что не осталась одна, если бы не узнала, какие порядки царят в семье Сардаровых. Я росла отдаленной от всех норм и обычаев, даже не представляла, что в двадцать первом веке к женщинам относятся, как к пустому месту… Но «любимый» дядя показал мне всю прелесть своего нрава и воспитания. Систематически он поколачивал жену, детей и меня… Первый раз, когда он поднял на меня руку, я была в таком шоке, что даже не прикрыла лицо. Он сильно ударил меня ладонью по щеке, когда я посмела сказать что-то за столом, и разбил нос. Столько крови было. Когда я отошла от этого вопиющего случая, сказала, что заявлю на него в полицию. Он тогда рассмеялся мне в лицо и набрал номер телефона майора полиции, своего друга, и передал мне трубку. Как оказалось, Дилявер не последний человек в городе и у него имеются связи. Я оказалась в ловушке. Не могла уехать, потому что некуда, но и понимала, что если останусь, то это испортит мне жизнь.
Сколько раз я предлагала Назие бежать. Взять девочек и вырваться из этого кошмара. Но она так сильно боялась мужа, что одна только мысль о побеге вызывала у нее истерику. А я уже не могла их оставить.