– Долг жизни можно вернуть лишь жизнью, – потрепав по макушке, тот ушел. А я еще долго глядела в небо, завороженно наблюдая, как громадные золотые крылья рассекают воздушную гладь. В лучах дневного солнца чешуя переливалась всеми оттенками алого, заставляя невольно прикрыть глаза. Немое восхищение этим исполином не покидало меня все оставшиеся годы.
Я готова была вставать с его именем на устах, и засыпать, думая лишь о том, что нужно еще сделать для него. Я готова была перестать дышать, если бы он того попросил. Но он не просил. И ушёл.
В душе затаила обиду. Я, чистый ребенок, предложила ему всю себя, без остатка. А тот отверг мой дар, смешав с грязью. Бросил, не сочтя достойной. Разве моя жизнь не подходит в уплату Долга Жизни?
Стряхнув остатки мрачного сна, я встала. Не могу так! Лишь сегодня поняла, о чём он говорил. Мудрый дракон. Будто знал всё наперёд. А надо ли оно мне? Смогу ли взвалить на плечи столь тяжёлую ношу? Тут бы самой выжить, а не думать и про этого смертника. Лекарства нынче дорогие. А его выходить еще надо. В городе не спрятаться, загрызут. Еще и меня у столба позорного привяжут.
Всё еще злясь на себя, я решилась. Замотавшись в тёплую шерстяную накидку, и собрав свои скромные пожитки, вышла на улицу. Забежав в таверну, купила у подавальщицы припасов в дорогу и вонючую мазь. На площади пусто. Лишь спящий надсмотрщик и свистящий ветер, что поднимал золу и пыль в спирали. Люди излили свои обиды, и теперь набирались сил для завтрашнего зрелища. Никому и в голову прийти не могло, что израненного дракона кто-то захочет спасти.
– Ну, здравствуйте, что ли, ваше сиятельство, – нелепо поклонилась я.
– Для тебя я, как и прежде, лишь Редрон.
Мы шли медленно. Он обессиленно опирался на меня, но такой вес вскоре утомил. Интересно, о чём он думает? Я вот до сих пор сомневаюсь, не сглупила ли. Послать бы этот долг, но не смогла почему-то. На ночлег остались лишь под самое утро. Каждый со своими тревожными думами.
***
Невольно залюбовалась на рельефную спину, пока втирала зелёный бальзам в уже почти зажившие раны. Наконец, решилась спросить о том, что интересовало меня эти недели:
– Редрон, я… Ты и вправду спалил тот город? – Быстро проговорила, пряча глаза.
Он действует на меня странно. С ним я то краснею, то бледнею. Иногда, боюсь и слова лишнего сказать. А иногда взрываюсь непонятно почём, сетуя лишь на то, что тот собрал мало хвороста. А куда уж больше то? И постоянно не могу отвести взгляд, когда думаю, что он не смотрит. Но он же всё замечает, ведь так?
– Правда, – хрипло ответил дракон, не дрогнув. А потом, словно почувствовал, как мне больно, продолжил, – возвращал долги, Мия. Не более.
– А дети?
– И детям вернул, за грехи родителей, – отрезал он. Будто это всё объясняет.
Ясно. Одной рукой карает, другой милует. И не важно, кто виновен. Он сжигает целые города из-за ведомой лишь ему причине. Будет ли он рассказывать мотивы глупой дуре, вроде меня? Нет.
– Освежуй кролей, что ты принёс, – обиженно произнесла, больно царапнув рану ногтем, отчего дракон дёрнулся. Случайно ли? Скорее, от злости. На себя.
***
– Мия, обязательно тебе в этот городишко? – Редрон сидел на пне, с тем особенным, свойственным лишь ему аристократизмом. Полуденные лучи солнца играли в медных, будто раскалённых волосах. И смотрит так, с тревогой, поблескивая золотыми глазами. Или мне так хочется думать?
– Запасы пополнить нужно, да и молву городскую послушать. Ты же сам знаешь, – я продолжила собираться.
Вот сюрприз то будет, когда сестра к нам присоединится. Интересно, она красивая?
– Нам хватает пока. Останься… – он хрипло протянул последнее слово, отчего я покраснела. С минуту посмотрев на него, я облизнула губы и отвернулась.
Сегодня в лесу пахнет особенно. Запах прелых шишек и смолы. Вдалеке журчит речушка, звук этот будто смешивается в песню, сплетаясь с жужжанием пчёл и трелью птиц. А вдруг? Или я лишь придумываю себе то, чего нет. Этот внимательный взгляд, и такое красочное молчание. Лукавая улыбка. Есть ли этому объяснение?
Его янтарный взгляд провожал меня до тех пор, пока не скрылась в чаще леса.
***
Дороги старого города устилает зола. Вместо некогда величественных строений с искусно выполненной резьбой – лишь пепелище. Левее уже выросло несколько новых добротно сколоченных зданий, что поблескивали на солнце свежей покраской. Вдохнув острый запах опилок, ловко перешагнула через брошенный кем-то ящик инструментов, и пошла дальше. Народ дружно стучал молотками, перекрикиваясь. Кто-то перетягивал канат, поднимая наверх материалы. Даже старухи заняты работой, расписывая оконные рамы. Руки их не утратили мастерства, но на лицах нет того света, что сопровождает творца. Лишь скорбь.