…Положение на советско-финляндской границе обострялось с каждым днем. В начале июня 1919 года один агрессивный акт белофиннов следовал за другим, финские войска кое-где даже вторглись на территорию Карелии (тогда Олонецкой губернии). С финляндской границы почти каждый день вели артобстрел то одного, то другого участка нашей территории; начались обстрелы Белоострова. Содержать пропускной пункт в таких условиях было невозможно, и он был закрыт. Я вернулся в НКИД, где получил назначение на работу дипкурьером.
В те времена дипкурьеры, как правило, ездили без сопровождающих. Это значило, что от почты нельзя было отойти ни на минуту. Возили не только почту, но и другие ценности.
Первые мои рейсы были на Украину. Во время наступления деникинских войск на Киев пришлось сопровождать ценности и архивы, эвакуировавшиеся из Киева.
Поезда почти не ходили, плыли на барже с маленьким пароходом по рекам. Было нас двое. Я и А. А. Машицкий, работавший тогда в представительстве НКИД в Киеве (потом он долгое время был секретарем партийной ячейки НКИД). Рейс был трудным, изобиловал довольно опасными приключениями, но закончился благополучно.
Приходилось возить почту в товарных холодных, неотапливаемых вагонах, на бронепоездах, на паровозах и просто доставлять пешком.
Осенью 1919 года после долгих и трудных переговоров было заключено соглашение между российским и польским обществами Красного Креста о взаимной передаче гражданских пленных. В Варшаве было учреждено представительство российского Красного Креста во главе с Юлианом Мархлевским, на которое возлагалось решение всех вопросов, касавшихся передачи пленных.
Представительство получило право посылки своей почты, применение шифра и гарантию польского правительства о полной неприкосновенности наших представителей. Такая гарантия была особенно необходима после злодеяния, учиненного в Польше в январе 1919 года над Делегатами Красного Креста, когда белополяки расстреляли четверых или пятерых представителей этой гуманной общественной организации.
Советско-польская граница была, по существу, на военном положении. Железнодорожное сообщение прервано, пограничные мосты разрушены, стояла наготове артиллерия. В воздухе пахло войной. И вот в этих условиях я получил задание доставить почту представителю нашего Красного Креста товарищу Мархлевскому.
До передовой линии по границе я доехал на бронированном паровозе. А дальше, как условились с польским командованием, я должен был перейти расположение польских войск и затем снова ехать, уже на польском поезде. Пропуском служил белый флаг, который я должен нести при переходе линии фронта.
Не помню уже, где я сошел с паровоза, привязал белую салфетку на палку и в сопровождении двух красноармейцев и командира двинулся по направлению к польской линии.
Навстречу шли белополяки. Нарядный усатый польский подпоручик, похожий на персонаж из какой-то оперетты, как-то картинно завязал мне глаза, и я пошел через фронт. Польский жолнеж (солдат) вел меня под руку. Путешествие продолжалось с полчаса. Наконец опереточный офицер снял повязку и меня подвели к стоявшему под парами паровозу. На нем доехали до какой-то станции, где я и пересел в пассажирский поезд.
Почта была доставлена.
Обратный путь оказался сложнее. Сначала белополяки заявили, что паровоза у них нет,— собственно, есть, но его надо ремонтировать, на что уйдет много времени. С большим трудом уговорил железнодорожное начальство дать дрезину, на которой кое-как и доехал до передовой.
Пока шли все эти переговоры, подошла ночь. Польский офицер неожиданно заявил, что на передовой он держать меня не может и я должен идти к своим сейчас же. Снова завязали глаза. Мороз стоял градусов 25— 30. Дороги не знаю. Но делать было нечего. Со мной пошел жолнеж, который, как только мы отошли, показал направление, куда идти, снял повязку и ушел к себе. Я остался в поле один.
Прошел километра три. Темно, холодно. Стал мерзнуть. И вдруг недалеко вижу силуэты нескольких, как мне показалось, крупных собак. «Откуда они тут? — мелькнула мысль.— А что, если это волки?» Револьвер, бывший со мной, едва ли мог спасти. Медленно бреду дальше. Звери стоят неподвижно; словно светлячки горят зеленые немигающие глаза. Вдруг…
— Стой, кто идет? — слышу окрик.
— Свой, дипкурьер,— отвечаю.
— Курье-еер,— протянули из темноты недоверчиво.— А не шпион, часом? Стой, ни с места!