Я пытался объяснить, кто я, но мне не верили. Так и пришлось стоять под прицелом красноармейцев, пока не явился командир и не вызволил меня.
Трудно было возить тогда почту и в Эстонию. После пограничного пункта в Ямбурге (ныне Кингисепп) ехать дальше до Нарвы надо было на подводе (железные дороги бездействовали), а от Нарвы, если повезет, добираться до места на поезде.
Однажды, когда я и один из членов нашей делегации ехали в город Юрьев (Тарту) в товарном вагоне, у него загорелись буксы. От ветра пламя быстро разгорелось, занялся и пол вагона. Никакой сигнализации, чтобы остановить поезд, не было. Я несколько раз выстрелил в воздух, полагая, что, может быть, машинист услышит и остановит состав. Но разве услышишь хлопки браунинга на паровозе при лязге и грохоте мчащегося поезда? Поезд шел под уклон все быстрее. Пламя полыхало, начала гореть и стенка вагона.
Что делать? Решили выпрыгнуть на ходу с риском разбиться — это все же лучше, чем сгореть заживо. Сначала нужно было сбросить мешки с почтой, а затем прыгать самим. Ситуация, что и говорить, не из приятных. Всякое случалось, но прыгать из горящего вагона еще не доводилось…
Говорят, что пожар особенно страшен на море. Возможно, это и так, испытать не пришлось, хотя я и много плавал. Но пожар в быстро идущем поезде, когда сидишь, как в клетке, в горящем товарном вагоне, тоже страшное дело.
Подошли к двери. Мимо мелькали дорожные будки, телеграфные столбы, деревья. Надо прыгать…
Но тут нам показалось, что пламя немного уменьшилось. Мы вылили на горящий пол два ведра воды, которую брали в дорогу. Стали сбивать пламя брезентовыми мешками. Вскоре, к счастью, поезд замедлил ход, остановились на разъезде. Подбежавшие люди помогли погасить огонь.
Долго не мог я прийти в себя после этой поездки.
*
Вскоре меня назначили дипкурьером при генеральном консульстве СССР в Харбине; в мои обязанности входило Развозить дипломатическую почту в наши консульства в Мукдене, Цицикаре, Дальнем.
Работа в этом районе была особенно трудна и опасна тем, что весь северо-восток Китая кишел русской белогвардейщиной, бежавшей из России после разгрома Колчака, остатками банд барона Унгерна, Семенова и прочих главарей контрреволюции; добавьте к этому и полчища чжанцзолиновских головорезов.
Белогвардейцы, озверелые в своей ненависти к советским людям, готовы были на все. Помню, как однажды, когда я пошел ужинать в вагон-ресторан, кто-то вывернул замок в моем купе, полагая, что я окажусь таким образом ночью совершенно беззащитным. С волками жить — по волчьи выть! Пришлось незаметно вывернуть замок в соседнем купе и запереться изнутри. Ох и разъярились мои «опекуны»! А ночью все же попытались открыть дверь при помощи железнодорожных ключей. Но ручку двери, как всегда, я привязал ремнем изнутри.
В конце 1926 года мы были предупреждены о необходимости особой осторожности. За нами явно шла охота. Я постоянно видел одного и того же белого офицера, который буквально следовал за мной по пятам.
Впервые я встретил этого типа на улице в Харбине.
Навстречу шли два японских солдата с карабинами наперевес. С ними офицер-белогвардеец.
— Стой! Руки вверх! Документы!
— В чем дело? Вот мой дипломатический паспорт.
Рук я, конечно, не поднял. Белогвардеец, взглянув на паспорт, грозно спрашивает:
— Почему не поднял руки, когда приказывают?
— Вы, кажется, русский? — с иронией спросил я у белогвардейца?
— Да, русский.
— Так где же вы видели, чтобы русский человек поднимал руки перед японцами? Разве не помните историю с «Варягом»? — сказал я.
Белый смутился, ничего не ответил, и с тем мы разошлись.
Второй раз я встретил этого белогвардейца, когда ехал в Харбин с почтой. Он вошел в полупустой вагон с какими- то вооруженными людьми. Было ясно, что-то затевается.
Так как поезд еще не тронулся, я быстро сошел, доехал до мукденского консульства и рассказал об этих «встречах» нашему консулу В. И. Шеншеву. Сразу сообщили в Харбин, в наше генеральное консульство, откуда получили подтверждение о готовящихся провокациях и необходимости быть настороже. 6 апреля 1927 года был совершен бандитский налет на наше полпредство в Пекине.
ПЕРВЫЕ ПОЕЗДКИ
А. Г. Умблия
Я горд тем, что мне, одному из рядовых ленинской партии, пришлось не только наблюдать первые дни и месяцы жизни советской дипломатии, но и принять личное участие в ее становлении. Довелось быть в непосредственной близости к руководству Народного комиссариата иностранных дел, принимать участие в первых дипломатических переговорах, помогать устраивать в Москве первых иностранных дипломатов, возить дипломатические документы и близко наблюдать каждодневную деятельность внешнеполитического аппарата рабоче-крестьянского государства. Я долго был секретарем партийной ячейки наркомата.