На вторые сутки, увидев на опушке леса избушку, мы решили попытаться купить что-нибудь поесть. Но когда на осторожный стук выглянула пожилая женщина, она, едва увидев незнакомых людей, отпрянула назад и захлопнула дверь: очевидно, приняла нас за жуликов. Через какое-то время мы, голодные, иззябшие, почти не спавшие три ночи, начали терять силы.
Вдруг позади послышался шум автомашины. Решившись на рискованный шаг, мой спутник выбежал на дорогу и поднял руку. За довольно большую сумму шофер согласился довезти нас до Тронхейма. Не успели мы сесть в кузов машины, как заснули крепким сном. Через несколько часов шофер еле растолкал нас. Мы подъезжали к Тронхейму, и дальше он наотрез отказался везти нас. Прикорнув под кустом, дождались утра и затем направились в город. Там разыскали квартиру норвежского товарища, где привели себя в порядок, поели и отоспались. За это время для нас был организован проезд на пароходе на самый север Норвегии. Из рыбацкого поселка Берлевог местные рыбаки повезли нас на рыбачьей шхуне в Мурманск. Всю ночь продолжалось плавание, а к утру показались берега родины. От берега отделился патрульный катер и пошел навстречу.
Как велика была наша радость, когда мы увидели пограничников — первых за долгое время советских людей! Проверив документы, пограничники проводили нас до Мурманска. Родная земля…
С дороги я отправил Л. К. Мартенсу несколько сообщений. При обыске его квартиры эти письма были изъяты полицией и попали в стенографический отчет комиссии министерства труда США. Вот их текст в переводе с английского:
«Тронхейм. Норвегия, 2. VI. 1920 г.
Уважаемый тов. Мартенс!
В настоящее время я нахожусь в Норвегии, если все будет благополучно, то через пять дней буду в Мурманске… видел тов. С., и просил его посылать Вам более регулярно информацию о России… я ему разъяснил, как важно для Вас иметь своевременные статистические данные о России, а также материалы по экономическим вопросам. Он меня заверил, что в будущем информация о России Вам будет высылаться по мере ее получения. У него имеется много интересных брошюр, которых у Вас нет, а поэтому я просил его переслать их Вам, а также выслать последние номера газет… Следующее письмо напишу Вам из Москвы… Ваш Борис».
«Мурманск. Россия. 26. VI. 1920 г.
Многоуважаемый тов. Мартенс!
После больших трудностей я добрался до Мурманска и через три дня буду в Москве. Сообщу там все, что знаю. Вы не можете себе представить, как я рад, что наконец-то прибыл сюда. Как здесь все интересно! О, я знаю, что Вы бы все отдали, чтобы быть в настоящее время в России.
Всего лучшего, Ваш искренне Борис» .
На следующий день я выехал из Мурманска в Москву. Несколько суток пути показались вечностью. Но вот наконец и Москва, куда так стремился все эти годы, проведенные на чужбине.
В Москве у меня не было ни знакомых, ни друзей, и прямо с вокзала я поехал в Наркоминдел, который в то время помещался в гостинице «Метрополь». Приняли меня с большим радушием. Прежде всего отвезли в особняк Наркоминдела на Молчановке отдохнуть.
Заведующий отделом дипкурьеров Борис Вылковыский сообщил, что моя почта из Стокгольма поступила и передана Г. В. Чичерину. Было также сказано, что, возможно, Георгий Васильевич сегодня же захочет со мной повидаться. Действительно, поздно ночью за мной прислали машину: ехать к наркому!
Войдя в кабинет, я увидел за большим столом, заваленным бумагами, худого человека, с небольшой бородкой, который грыз сухарь, запивая его слабым чаем. Поздоровавшись, Г. В. Чичерин раньше всего спросил, отдохнул ли я с дороги, обедал ли сегодня. Я ответил, что все в порядке.
Народный комиссар подтвердил, что доклад Л. К. Мартенса о ходе расследования его деятельности подкомитетом сената США получен. Тем не менее он попросил меня, как очевидца, подробно рассказать обо всем, и особенно, кто из политических и общественных деятелей и представителей деловых кругов Америки выступает за признание Советской России. Далее Г. В. Чичерина интересовало внутреннее положение США, забастовки, настроения рабочих и их отношение к Советской России.