В Шопрон прибыли утром. И вновь захолонуло сердце: что теперь делать? Что уготовил им этот город? Направиться сразу же на запад? Прямиком, через центр, или в обход, окраинами? Первое — опасней, второе займет много времени, да и тоже небезопасно плутать по незнакомым местам. А что на дорогах? Есть ли там контрольные посты, патрули? В любом случае, как ни прикидывай,— риск. Шопрон — это ведь гнездо контрреволюции… Поколебались, пошептались, выбрали: попытаться на сутки остановиться в гостинице. Там многое станет ясным.
К гостинице подошли с настороженностью. Ирэн потянула Владимира за рукав:
— Может, не надо в гостиницу? Как-нибудь перебьемся?
— Как-нибудь — это будет еще хуже. Скорей обратят на нас внимание.
Портье вежливо поздоровался:
— Какими деньгами будете платить? Белыми или зелеными?
— Что же, пока берете белые, заплачу белыми, а зеленые придержу. Нам однокоечный номер.— И объяснил портье:— У меня денег в обрез, обойдемся с женой и без удобств.
Странно, что в гостинице все еще принимают деньги Советской республики. Непонятно.
…Наконец наступил вечер. Завтра — последний переезд к границе. Скорей бы!
…Резкий стук в дверь:
— Военный патруль. Открывайте!
Владимир протянул удостоверение, полученное в миссии российского Красного Креста: «Военнопленный Василий Игнатович Чупин».
— Комиссар? Бежишь?
— Какой же я комиссар? Я военнопленный, работал грузчиком на вокзале. Женился. Вот жена моя.
Штатский перевел взгляд на Ирэн, молчал, думал о чем-то. «Не надо давать ему передышки»,— пронеслось у Владимира, и он продолжал:
— В Будапеште положение темное, порядка нет. Голодно. Хватит! Еду домой, в Россию!
Контрразведчик сложил удостоверение, протянул Урасову.
— Идем дальше! — скомандовал солдатам.
«Подействовало!»— облегченно вздохнул Владимир.
…Они покинули гостиницу с таким чувством, словно
вышли из тюрьмы. Снова — в путь!
Настроение Владимира поднялось, прибавилось бодрости и уверенности.
Улица! Простор! Направо — к вокзалу. Повернули за угол. Проклятье! Сразу столкнулись с патрулем: два солдата и третий в сером пальто, но в военной фуражке. Владимир и Ирэн посторонились, пропустили патруль и направились дальше. Владимир не успел сделать нескольких шагов, как раздался резкий окрик: «Сто-о-ой!» Вздрогнул. Не от неожиданности, а оттого, что крикнули по-русски. Подбежали, схватили за руки. Щелкнули наручники.
— Ага, попался! — вопил штатский.— Ну, теперь-то не уйдешь, мерзавец!
Владимир смотрел на него секунду-другую удивленно, непонимающе. Еще мгновение — узнал.
Прапорщик Виноградов! Это был враг давний, враг смертельный. Избивавший солдат с остервенением, с лютой ненавистью. Терпели, никто не решался дать отпор. Решился один — Урасов. Все мгновенно всплыло в памяти.
Прапорщик, попав в плен, стал верным слугой австро-венгерской охранки, помогал вылавливать революционеров.
Владимира и Ирэн заперли в сарае. (Тюрьма была переполнена.) Виноградов не мог удержаться, чтоб напоследок не выплюнуть свою злость:
— Я тебя сам вздерну, большевистская морда. Я тебе покажу красную свободу и Советскую власть!
В сарае уже томилось несколько обреченных…
…Взошла луна — ненадолго: набежали тучи. Часовые говорили о чем-то своем. Их сменила другая пара: «Три часа ночи»,— произнес солдат. Никогда еще на душе Урасова не было так мрачно. Сидеть в полнейшем бездействии и ждать, ждать… Чего ждать?.. Эх, наган бы ему да несколько гранат!
Где-то далеко лает собака. И снова тихо.
Вдруг Владимир вздрогнул. Он услышал за дверью:
— Люди дрянь, мир дрянь.— Часовой сплюнул.
Какой знакомый голос! Неужели это он — Андраш-бачи? Да нет, невозможно, просто похож голос, ведь Андраш-бачи где-нибудь на фронте. За дверью снова плевок, и снова знакомое:
— Люди дрянь…
Андраш-бачи! Он! Владимир тихо позвал:
— Андраш-бачи…
Молчание. Потом:
— Ты кто?
— Я — Володь-Рус. Будапешт. Общежитие Маутнера. Помнишь? Ботинки помнишь?
Как не помнить! Там капрал был приставлен властями для охраны русских военнопленных, но он был для них не охранником, а Андрашем-бачи — дядей Андрашем. Вместе спали, вместе ели, делились куревом, выручали Друг друга. Винтовка стояла в углу общежития. Капрал почти ни разу ее не почистил. «Зачем? Люди дрянь, мир дрянь!» Это его любимые словечки. За него винтовку чистили пленные: чтоб в случае чего не влетело ему. В те дни у Андраша заболела жена. Урасов сшил ему ботинки (кожу украли у Маутнера) для продажи: Андраш смог теперь заплатить врачу.